Раиса Белоглазова - Ритка

Пусть мать думает что угодно, однако Ритка не намерена больше тетешкаться с Димкой, проворачивать в квартире грязь после попоек отца с дружками. Пусть уж этим занимается мать, если ее это устраивает. А с нее, Ритки, довольно!

Скорее бы дотянуть девятый класс! Можно устроиться на работу. Хотя… ей, Ритке, еще только пятнадцать. Это она Андрею сказала, что шестнадцать и что учится она, как и Томка, в десятом. Могут не принять на работу. И все равно, нет у нее больше сил. Вот Катя! Счастливая! Да и другие ребята… Почему она, Ритка, должна жить так?

Сходить разве к Валентине Михайловне? Поговорить, посоветоваться.

Она по-прежнему преподает в Томкиной школе русский и литературу. Когда-то Ритка говорила этой учительнице все. Валентина Михайловна знает и про отца. А как она ведет уроки! И не заметишь, как пролетят сорок пять минут. Конечно, надо сходить к Валентине Михайловне! Она что-нибудь подскажет.

А Андрей хоть и подчиняется Томке, а о ней, Ритке, заботится. Пошел искать в лесу. И проводить ее ему очень хотелось. Томка настояла на своем. Как ей это удалось?

На другой день Ритка проснулась поздно. Вспомнила, что воскресенье, и повалялась еще. Хотя нужно было бы встать и приняться за уроки. Почему-то ничего не шло в голову.

Заглянула мать, вероятно, хотела отправить ее куда-то но увидела, что она занимается, и оставила в покое.

Кое-как досидела с учебниками до трех, а потом стало невмоготу. Наспех, пока не заметила мать, набросила пальто и шмыгнула в дверь. Куда едет, сообразила уже в трамвае. Томка будет ей, вероятно, не очень рада. Прошлый раз она все злилась. Ну и пусть! Может, придет Андрей. Воскресенье же…

Томка валялась в постели. Вялая. Под глазами синие круги. Не удивилась. Даже наоборот, заговорила сразу о том как хорошо было в лесу. Поинтересовалась:

— Ты уроки уже сделала? Хорошо тебе! А я еще не бралась.

Андрей пришел, когда Ритка уже совсем потеряла надежду. Сидела, делая вид, что увлеклась вязанием, обнаружив у Томки на подоконнике клубок шерсти со спицами. Это оказалось довольно трудным занятием, и Ритка подивилась про себя терпению Кати, которая могла просидеть за вязанием вечер.

Томка хмуро, еле шевелясь, перебирала у стола учебники. Больше для вида, чтобы не ругалась мать. Она как-то по-особому посмотрела на Андрея, когда он вошел. Ритка не успела обдумать: как, Андрей обрадовался шумно и откровенно:

— Рита! И ты здесь?

— Она уже собралась домой, — объяснила Томка. — Она уже давно у меня.

— Посидит еще, — возразил Андрей.

И Ритка поняла, почувствовала, что ему и в самом деле не хочется, чтобы она уходила. Но поднялась, было неловко перед Томкой. Андрей тоже подался к двери.

— Я сейчас. Провожу Риту до калитки.

— Все бы ты только провожал, — по-бабьи проворчала Томка.

Но Андрей уже не слушал ее. Прошли через кухню. Андрей открыл перед Риткой дверь в сени. Спустились по крыльцу, вышли за калитку.

Синий вечер показался Ритке красивым хотя она, как и всегда в последнее время, сразу же почувствовала, что холодно уже совсем по-зимнему. Сказала Андрею:

— Простудишься.

Он вышел без куртки, в белой нейлоновой рубашке, простоволосый. Предложил вдруг, заглядывая в глаза:

— Давай сходим куда-нибудь, Рита, а? В кафе. Или в ресторан. В следующее воскресенье. Раньше не получится. Я во вторую смену эту неделю работаю.

Ритка молчала. Она совсем не ожидала такого. А он, не дождавшись ответа, продолжал:

— Вдвоем. Томка, знаешь, какая нудная? Ну, сама видела сейчас. Все ей не так.

Андрей снова ожидающе заглянул в глаза. И тогда Ритка призналась:

— Я еще никогда… никогда не ходила в кафе. В ресторан. И вообще, я терпеть не могу, когда пьют.

Андрей ласково рассмеялся.

— Так разве обязательно пить? Посидим, музыку послушаем. На людей посмотрим. Сейчас все так делают. В ресторане вечера проводят. Семейные даже.

— Андрей! — послышался со двора требовательный окрик Томки. — Куда ты запропастился? Раздетый.

— В воскресенье в семь у «Байкала», — торопливо сказал Андрей. — Знаешь, где это? Найдешь? Ну вот. Приходи. Я буду ждать…

И скрылся за калиткой.

— Вот, доктор, — больной положил перед Серафимой Дмитриевной бумажку, — заключение рентгенолога.

Это был немолодой уже человек с грубоватыми чертами обветренного лица, сдержанный и немногословный. Работал он экскаваторщиком.

По своему опыту Серафима Дмитриевна знала: такие люди обращаются к врачу, когда их слишком уж прижмет. И хотя у экскаваторщика, когда он пришел к ней первый раз, не было температуры, — он жаловался на слабость, потливость и ломоту в костях, — выписала ему больничный лист: пусть отлежится, прогреется. Под графой «диагноз» поставила: респираторная инфекция.

Но за три дня экскаваторщику не полегчало, и он пришел снова с теми же жалобами. На этот раз она минут десять выслушивала и выстукивала его, попросила сестру измерить у больного температуру, хотя пульс вроде бы и не частил, температура оказалась пустяковой: 37 и 4. И однако это дало ей основание продлить экскаваторщику больничный лист. Он уже направился к двери, когда она вернула его и протянула направление к рентгенологу.

— Сходите еще на всякий случай на рентген.

И вот теперь экскаваторщик пришел к ней снова, в третий раз. Положил на стол заключение рентгенолога, а сам торопливо присел на край стула, утер темной ладонью испарину со лба. От нее не укрылось это, подумала вдруг с подступившей к сердцу тревогой: «Ох, не случайно это!»

Нетерпеливо схватила в руки клочок бумаги — заключение рентгенолога. Ну, конечно, так и есть! Пневмония, прикорневая форма… Вот почему ничего не прослушивалось: ни хрипов, ни… И кашля не было.

Выписала экскаваторщику направление в больницу, объяснила ему:

— Вы посидите, я сейчас машину попрошу… А домой вы можете по телефону сообщить. Вот прямо сейчас, отсюда и позвоните…

Приняла еще двух больных и отправилась к заведующей поликлиникой, отпросилась домой. Объяснять ничего нс стала, сказала, что нездоровится.

Такого еще не случалось, чтобы она отпрашивалась с работы, и заведующая, задержав взгляд на ее лице, заторопилась:

— Конечно, — конечно, Серафима Дмитриевна! Какой может быть разговор? Вам и докладывать не нужно было. Ступайте!.. И, если что, звоните. Я пришлю девочек. Вы просто переутомились, вам надо отлежаться…

Но Серафима Дмитриевна и не подумала лечь в постель. Переоделась в старенький байковый халат, набросила на плечи пуховый платок, оставшийся от матери, и вот уже который час сидит за журналами в кухне у стола. В глазах уже рябит от журнального петита.

Время от времени она прикрывала глаза ладонью, по тут же снова, испугавшись, что время идет, опять листала страницы. Ведь это же позор! Проработать семнадцать лет и не суметь поставить диагноз воспаления легких…