Вильям Козлов - Услышать тебя

— Не все же одинаково живут, — мягко заметила она.

— Я догадывался, что у вас не все чисто.

— Я очень люблю своего папу, — сказала Лиля, — И если бы ты его увидел, он бы тебе тоже понравился.

— Вряд ли.

Лиля сбоку взглянула на застывший профиль мужа. Сон слетел с Сергея. Черты лица стали жесткими. В лунном свете ярко блестел продолговатый холодный глаз, возле носа образовалась морщина.

— Я повидал на своем веку людей, которые все хапают себе за счет других. Они готовы удавиться за копейку. И самое удивительное, чем больше хапают, тем становятся жаднее и беспощаднее. Кажется, уже и брюхо набил, и денег девать не куда, а остановиться не может. Жадность, она как болото, все глубже затягивает…

— Ты совсем не знаешь моего отца!

Отец для своих никогда ничего не жалел. Сколько Лиля себя помнит, ей покупали все, что она пожелает. Деньги лежали прямо в ящике письменного стола.

— Сережа, — как можно мягче начала Лиля. — Но ведь и так, как вы живете, тоже нельзя. Ты посмотри, что у вас за квартира? Ни одной стоящей вещи! Какой-то старый хлам! Твоя мать жарит картошку на маргарине! Ведь сейчас не война и масло всегда есть в магазине. Я понимаю, ты привык и ничего не замечаешь. Ты всегда жил так и даже не подозреваешь, что есть люди, которые живут совсем иначе. И таких людей не так уж мало. Конечно, для этого тоже нужно иметь способности, я бы даже сказала, талант. Вы живете в нищете, и этим совсем не надо гордиться. Я жила совершенно в других условиях. И клянусь тебе, мы никогда не будем жить так, как твои родители.

— Облигации скупать по дешевке у населения я не буду, — проворчал Сергей. — Да и ты, надеюсь, на примере своего отца поняла, к чему все это приводит.

— Оставь моего отца в покое, он за это пострадал.

— Сам виноват!

— Нам нужно думать, как свою жизнь получше устроить.

— Я уже думаю, — усмехнулся Сергей. — Вон два кресла купил!

— Можешь их подарить своим родителям, — сказала Лиля.

— Ты не забывай одну вещь: мои родители буквально все потеряли в войну. А до войны мы жили не хуже других. У нас все было. Город немцы захватили в первый же месяц. Что было на себе надето, в том и спасались. А после войны, сама знаешь, как трудно все налаживалось. Мы ведь вернулись в освобожденный город одними из первых. Кругом развалины. И вот обжились… Да и семья у нас дай бог! Через год-два родители получат хорошую квартиру, купят и мебель.

— Твои родители никогда не будут жить по-другому… Твой отец почти не бывает дома: месяцами пропадает на дальних стройках. Он и не замечает всей этой убогости, потому что гость в собственном доме. А мать готовит обеды, стирает белье, ухаживает за ребятишками… Понимаешь, Сережа, у твоих родителей совсем другая психология! Им ничего не нужно. Они всегда всем довольны. Я ни разу не слышала, чтобы твой отец хотя бы сказал, что ему суп не понравился.

— Мать прекрасная хозяйка.

— Ты тоже всем доволен?

— Родителями — да!

— Но вы же бедно живете! И даже не замечаете этого.

— Почему бедно? Отец хорошо зарабатывает, я помогаю матери. У нас большая семья… Дай срок…

— Господи! — перебила Лиля. — Да пусть они живут, как хотят, меня волнует, как мы будем жить.

— Надеюсь, хорошо.

— В этой квартире повернуться негде! Спим друг на дружке.

— Я говорил, отцу обещали квартиру.

— А ты когда получишь?

— На улице жить не будем.

— Ты, надеюсь, не собираешься вечно оставаться в этом городе?

— А что, мы должны куда-то уехать?

— Ты способный журналист и по-настоящему сможешь развернуться только в большом городе. Там много газет, издательства… А здесь? Одна газета. Никаких перспектив на будущее! Все говорят, что у тебя способности, и только от тебя зависит, разовьешь ты их или станешь ремесленником, как и все, кто работает в этой редакции…

— Ты знаешь, мне иногда хочется побежать в город и скупить все газеты с моим очерком! Мне стыдно, что люди будут читать его… Эта вечная спешка — «в номер», «в номер»! Напечатаешь, а потом…

— Успокойся, ты пишешь лучше всех в этой газете, — сказала Лиля. — Я сама видела, как читают у витрин твои материалы, а твои друзья-газетчики, поверь мне, тебе завидуют…

— Если пригласят в центральную газету, я, конечно, не откажусь, — сказал Сергей.

— И самому для этого нужно уже что-то делать…

— Что же?

— Ну, не мне тебя учить… Наверное, необходимо завести полезные знакомства, напечатать в центральной газете очерк или фельетон. У тебя ведь это здорово получается.

— Я не уверен, — сказал Сергей.

— Хочешь, я поговорю с нашими ребятами? Некоторые уже устроились в «Комсомолке», «Известиях», а один даже в «Правде». Помогут протолкнуть твой материал.

— Не надо ни с кем говорить и ничего проталкивать, — помрачнел Сергей. — Я уж как-нибудь сам.

— Мой отец на этот счет придерживается другого мнения… От хороших знакомств очень многое в нашей жизни зависит…

Сергей повернул к Лиле злое лицо: — Давай сразу договоримся: никогда больше своего отца не ставь мне в пример, ладно?

— Сережка, какой ты еще ребенок!

— Я, пожалуй, тебе смогу семьсот рублей в месяц посылать, — помолчав, сказал он. — И думаю, будет лучше, если ты уйдешь в общежитие от этой обдиралы.

— Об этом ты не беспокойся: мама будет по-прежнему квартиру оплачивать. И потом не забывай: я жду ребенка.

Это Сергея сразу размягчило, он повернулся к жене и обнял. Расстроенная этим разговором, Лиля отодвинулась бы, да некуда. На таких узких жестких койках спят солдаты в казармах. «Еще три дня здесь, — с тоской подумала она. — Скорее бы уже…» Лунный свет пробивался сквозь разукрашенное елочными лапами окно. В самом верху стекло немного оттаяло, и в маленькую комнату заглядывала яркая голубая звезда.

Сергей теснее прижался к жене и положил руку на живот. Лиля повернулась на другой бок, спиной к нему.

— Я спать хочу, — сказала она.

На самом деле спать ей совсем не хотелось.

Утром в воскресенье Сергей, даже не позавтракав, быстро оделся и вместе с Дружком сбегал в газетный киоск. Развернул газету: фельетона не было. Свернув газету, небрежно запихнул в карман пальто. Настроение сразу упало: чего, спрашивается, тянут? Подняв умную морду, Дружок с участием посмотрел ему в глаза. Почему не печатают фельетон, Дружок не знал, но он чувствовал, что хозяин расстроен, и потому, взъерошив на холке серебристую шерсть, грозно осмотрелся и на всякий случай внушительно гавкнул.

Сергей потрепал пса за шею, невесело улыбнулся и зашагал по обледенелому тротуару в центр. Дул упругий западный ветер. Он щелкал полами пальто, забирался в рукава и за воротник, посвистывал в карнизах зданий, взъерошивал шерсть на спине Дружка.