Кирилл Голованов - Море дышит велико

С докладной запиской надо было решать. Она осталась в каюте, но даже в «Капернауме» не давала покоя Василию Выре. Эти соображения вместе с бензиновой отрыжкой омрачали торжественный «прикладной час». Выра пробовал перебить отрыжку вяленой треской из буфета, которую обмакивал в рыбий жир, оставшийся во вскрытой банке. Ничто не помогало. Ничтожная примесь горючего, каких-нибудь сто граммов на бочку, и флакон обыкновенных чернил специально добавлялись интендантами в ректификат, выдаваемый для протирки оптики и для других технических нужд. Рецепт почти безвредный, но те, кто решался употребить жидкость для иных целей, неизбежно превращали горло в подобие выхлопной трубы.

— Тут на меня обиделся боцман. Просится на Рыбачий.

— Отпусти, — сказал Максим.

— Понимаешь, он ждал ордена, получил медаль…

— Будто не знаю твоего Лешего?

— Хлопец, верно, ершистый, зато моряк.

— Моряк? А ты стань на место Осотина. Смог бы требовать себе награду, если даже и заслужил?

— Требования не было, — смутился Выра. — Только намек.

— Или ты ошибся и самолет сбил он?

— Исключено.

— На что же тогда намек?

Логика была железной, и это задело Выру:

— Не станешь отрицать — он свое дело разумиет. Такие специалисты на дороге не валяются.

— Не стану. Но объясни, почему команда «семерки» обрадовалась, когда ты забрал Лешего.

— Обрадовались?

— И не скрывали.

— Может, и про меня так?

— Только не прибедняйся, — рассердился Максим. — Провоевал год без единой царапины, без потерь… Ещё не известно, как будет у них со мной.

— Ну, о себе ты загнул.

— Ты мне веришь, знаю. А вот они пока — нет.

— Ладно, оставим это, — сказал Выра, хотя слышать такое было приятно. — Я спрашивал в том смысле, что любой командир ещё и человек.

— Ну, если интересно… Только не обижайся. Думаешь, никто не видел, как ты предпочитал наводить порядок руками своего боцмана? А он уж старался, из кожи вон лез.

Слушай такую вещь, — перебил Выра и остановился перевести дух. Нельзя сказать, чтобы услышанное явилось такой уж новостью. Разве он сам не замечал, что боцман перегибает? Видел, даже поругивал, но ни разу не вмещался, не наказал. Однако всегда есть разница между собственными сомнениями и хлесткой формулировкой в лицо. — Раньше чего молчал?

— Не было повода, — усмехнулся Максим.

Подавляя досаду, Выра откинулся к спинке стула. Было ясно, что дело не только в поводе. Василий и сам не представлял, как бы перенес непрошеные советы, особенно со стороны своего стажера-помощника. Так или иначе, откровенный разговор состоялся и многое, очень многое прояснил. На прежнем катере Осотин не посмел бы требовать для себя привилегий, особливо за счет других. А тут, гляди-ко, развернулся. Между прочим, это означало, что Василий Выра вовсе не такой уж педагог, как считал комиссар. Но положение командира обязывало, и признаваться в ошибке не хотелось даже лучшему другу.

Растопырив пальцы гребёнкой, Выра прижал редеющие волосы к темени и вдруг кивнул с хитроватым прищуром.

— Что? — запнулся Рудых. — Ломлюсь в открытую дверь?..

Ещё до подъема на верхней палубе заголосили басом котельные вентиляторы, и корпус сторожевика, его надстройки, переборки, каюты откликнулись дрожью. Звякнул на мостике машинный телеграф, ожили стрелки на шкалах приборов. Старший лейтенант Лончиц дал пробные обороты винтам. «Торок» рванулся, но стальные концы, надраившись втугую, схватили корабль под уздцы.

В пятой каюте валялась на койке гора теплой одежды: две пары меховых брюк, альпаковые куртки на молниях с капюшонами. Чеголин с Пекочинским примеряли походное обмундирование, собираясь впервые выступить в качестве дублеров вахтенного офицера. Пока только дублеров. Получить допуск к самостоятельной вахте помешал инженер-лейтенант Бестенюк, который, как назло, заявился со срочными бумагами во время зачета.

— Минутку, — сказал ему командир корабля, показывая соискателям очередное сочетание из двух разноцветных флажков.

— Это ж ерунда, — нетерпеливо ляпнул Бебс. — «Поворот все вдруг вправо на семь градусов».

— Слышали? — рассердился Василий Федотович. — Даже механик знает, хотя ему совсем не обязательно. Учтите ещё раз!

Механик потом оправдывался:

— Ей-богу, братцы! Случайно запомнил только этот сигнал. Вот и сказал, чтобы поскорей закрыть наряды по корпусным работам.

— Среди механиков модно щеголять морской эрудицией, — саркастически заметил старший лейтенант Шарков, который раньше штурманил на эсминце при загадочных обстоятельствах был с понижением переведен на «Торок».

— К сожалению, не каждый механик способен выручить вашего брата, — ответил ему Бебс.

— Это называется выручить? — спросил Пекочинский.

— Анатолий Матвеевич вспомнил о другом случае, — скромно объяснил Бестенюк. — Но о нем он расскажет сам.

— Откуда вы взяли? — нахмурился опальный штурман и больше не вмешивался в разговор.

— Для вас же, друзья, — продолжал механик, — гораздо более актуальна другая история, о том, как некий курсант инженерного училища сдавал на прочистку мозги.

— Инженерного? — хмыкнул Чеголин. — Тогда излагай.

— Засорились у человека мозги. Сессию завалил. Если не пересдать, спишут. Идёт он как-то по Невскому и видит на месте часовой мастерской новая вывеска: «Ремонт мозгов». «Что же, — сказал мастер в белом халате. — Это можно. Сдавайте в окошечко и держите квитанцию». Однако в срок работу не востребовали. Мастер обеспокоился: «Как же две недели жить без мозгов?» — и сам понес их клиенту. «Почему не являлись? — спрашивает. — Вот примеряйте. Всё в лучшем виде, прекрасные теперь извилины». — «А зачем они мне? — возразил клиент. — Всё равно переводят в другое училище…»

— В какое? — настороженно уточнил Пекочка.

Бестенюк ожидал этот вопрос:

— Точно не установлено. Не туда ли, где пестуют таких, как ты?..

Кроме рассказчика, никто не засмеялся. Но и возмущаться тоже было неловко. Как бы не вышло, что слушатели приняли дурацкую байку на свой счет.

— К нам из Дзержинки никто не попадал, — на всякий случай информировал Пекочинский, — А вот наоборот, случалось, и списывали.

— Это не удивительно, — осклабился Бебс. — Стать инженером каждому лестно.

Каков наглец!

— Каждому? — осведомился Чеголин.

К сожалению, мозги у приятелей были, точно, засорены проклятым сводом сигналов, и оба оказавшись не в состоянии выразить ничего язвительного. Сдать зачет до первого выхода в море им так и не удалось, и потому приходилось довольствоваться скромной ролью дублеров.

Море дремало. Его подернутая рябью поверхность слепила глаза. Солнце, подобно старпому, приняв бессменную летнюю вахту, занималось своими делами, пытаясь растопить белую пудру на каменных берегах. Событий не предвиделось. Капитан-лейтенант Выра сошел вниз, а Евгений Вадимович Лончиц не мог предложить своим дублерам ничего поучительного. И проявил ценную инициативу паровой свисток, укрепленный на первой трубе, сразу за мостиком. Он бестактно запел сам по себе, отфыркиваясь кольцами пара.