Сергей Снегов - Происшествие в Боганире

Утром Марфа заметила новые черты в поведении мужа. Когда она принялась колоть дрова, он бросил переставлять ящики с товаром, молча отнял у нее топор и сам справился с поленьями. Потом он отстранил ее от куропатки, которую она села ощипывать. Она запротестовала, хотя даже вид куропатки вызывал у нее непреодолимое отвращение.

— Ладно, ладно, — ответил он хмуро. — Есть у тебя делов и кроме этого: сети чини или там избу подмети, или пойди отдохни.

— Да я не устала, что мне отдыхать! — возразила она, с благодарностью глядя на него чуть раскосыми темными глазами.

— Ничего, что не устала — отдыхай!

Она легла на топчан, отворотясь к стенке. Ей не стало легче. Тяжелая мутная тошнота поднималась из глубины ее тела к горлу, распирала грудь, кружила голову. А перед глазами ясно, как если бы он был не в мыслях, а на тарелке, стоял огурец. Она ощущала его запах, холодок его кожи и исступленно, всем своим существом желала его, как еще ничего не желала в жизни. Она чувствовала, что он нужен ей, это была необходимость, а не прихоть. Если бы ей дали его, все сразу стало иным, пропало бы отвращение к еде, прошла усталость, она снова могла бы стать хорошей помощницей мужу.

Днем на факторию приехал председатель соседнего нганасанского колхоза, расположенного в ста километрах к юго-востоку, старик Яков Бетту. Марфа первая услышала сопение важенок, хорканье быков и скрип нарт.

— Семен, никак к нам! — сказала она, поднимая голову с лежанки.

Сидорин вышел наружу и поздоровался с приехавшими. Низенький Яков Бетту считался лучшим председателем колхоза по всему национальному округу и был грозой для снабженцев — любого мог переспорить. Он приехал на двух нартах, летней легкой аргишной и женской — грузовой — на ней лежали мешки, прикрытые шкурами. Только важные дела могли привести его сейчас, Яков не любил в распутицу гонять оленей.

— Ягель у тебя справа? — спросил Яков, хотя знал, что ягель имеется кругом, а на холмах, у реки, его так много, что они кажутся молочно-серыми.

— Справа, — ответил Сидорин и сердито добавил: — Весна, оленя зеленью кормить надо, а ты все ягель да ягель.

— Зелени у тебя мало, оленю сутки наедаться, а мне ехать надо, — ответил Бетту, хитро поглядев на Сидорина. Он сбросил с грузовых нарт привезенную пушнину и отвел оленей на холмы. Сидорин переворошил меха. Товар был средний: старые зайцы, песцы-середнячки, волк.

Ради продажи такой пушнины Яков не стал бы гонять за сто километров оленей.

— Вторым сортом пойдет, — недовольно сказал Сидорин.

— Не пойдет, Семен, давай настоящая цена, — заспорил Яков. — Смотри, какой песец!

— Ну, и что же — неважный песец! Ах, Яков, Яков, всегда ты норовишь обжулить. Вторым сортом пойдет, говорю. Показывай, чего еще притащил.

Яков не торопился. Он сидел на пеньке и курил, вслушивался в чириканье мелкой тундровой птицы, что-то медленно и хитро обдумывал.

— Некогда мне с тобой! — сказал Сидорин. — У меня с женой происшествие, не приведи бог, не до тебя!

Яков стащил с нарт последний мешок и вывалил его в ноги Сидорину. Великолепный мех сверкал на солнце. Это была самая редкостная добыча охотника — голубой песец в лучшем возрасте. Из избы вышла Марфа и восхищенно гладила темные блестящие шкурки.

— За третий квартал работаю, — радостно сообщил Яков. — Весь план перевыполнили. Давай, Семен, настоящая цена.

Погрузив покупки, Яков собрался уезжать, но Сидорин задержал его.

— Дело есть, — сказал он смущенно. — У меня жена забеременела. И знаешь, чудь у ней в голове — огурца надо. Там у вас, я слышал, огороды заводят. Сделай одолжение, достань огурчика.

Но Яков смутно представлял, что такое огурец. Выяснилось, что у него ничего нет, кроме капусты, да и та ранее сентября не поспеет.

— Хочешь, я тебе морошки доставлю? — предложил Яков. — Или голубики, или черники с брусникой?

— Огурца надо! — с досадой сказал Сидорин. — Ну хорошо, нет так нет.

Два дня прошли без происшествий, а на третий под вечер в воздухе показался самолет Свиридова и сел на озере, подняв фонтан брызг. Свиридов перебросил на берег веревку и, привязав самолет, как лошадь, к старой коряге, отправился на факторию. Это был человек двух метров росту, со свинцовыми кулаками и характером взбешенного медведя. После окончания войны он направился на Север сам, так как не любил строгие порядки на крупных воздушных трассах.

— Есть товар? — спросил он.

— И немало — песцы, каких ты еще не видел.

Марфа вынесла мешки с пушниной и накладные. Свиридов проверил наличие мехов и долго восхищался голубыми песцами, разбрасывая в воздухе темные шкурки.

— Что у тебя Марфа кислая? — спросил он, завязывая мешки.

— Происшествие у меня, ума не приложу, — пожаловался Сидорин. — Замучила меня старуха. Беременная она.

— Это случается, — одобрительно сказал Свиридов.

— И вот, знаешь, совсем доходит. Огурцов требует, а где здесь огурцы?

— Огурцов не достать, — подтвердил Свиридов и, подумав, добавил: — А ты ее на щавель переключи или на дикий лук, этого добра — кругом…

— Не переводится. Ни щавеля, ни луку. Васька огурцов требует.

— Какой Васька?

— Сынок, конечно.

— Может, девка будет?

— Будет тебе девка так капризничать! Сын, это определенно.

Свиридов не стал спорить. Он закинул мешки на плечи и собрался уходить.

— Достань огурчика, — тихо попросил Сидорин.

Свиридов рассердился. Он закричал, что у него самолет, а не карета скорой помощи. Если все его приятели начнут сооружать детей, то у государства не хватит бензина возить птичье молоко и прочее, что может потребоваться сумасшедшим женщинам. Сидорин с трудом сдержал радость: когда Свиридов отказывал, он не ругался, а говорил коротко: «Нет», и на этом дело кончалось.

— Так достанешь? — с надеждой в голосе уточнил Сидорин.

— Тундра кругом, где тут огурцы! — хмуро возразил Свиридов и, уже уходя, добавил: — Что могу, однако, сделаю.

Солнце перешло через север и поднималось к востоку, когда Свиридов полетел обратно. Под плоскостями проплывала тундра — величественная и однообразная. Было уже пять часов, когда на горизонте появились дымы Дудинки и открылась исполинская панорама Енисея. Свиридов лихо шлепнулся у самого здания аэропорта.

— Тебе, Саша, надо бы в ложке воды садиться, эффект был бы тот же, — посоветовал дежурный, закрепляя самолет.

— А ты держи руки по швам, громила, когда со старшим разговариваешь, — строго заметил Свиридов. — И запомни на всю жизнь, а умирать будешь — передай внукам: такой вот посадкой я в сорок первом три раза от мессера уходил.

— А от выговора в приказе не уйдешь, — пробормотал дежурный, постаравшись, впрочем, чтоб Свиридов не слыхал этих слов.