Сергей Снегов - Трудный случай

— Через минуту покатим, — пообещал Миша. — У меня уже все погружено и подготовлено к возвращению.

Смородин, пытаясь вмешаться в неотвратимое течение событий, заговорил о том, что нелепо бежать в праздничный вечер из клуба в глухие горы, в тундру, к снегу и пурге. Но Миша стал между ним и Сонечкой.

— Отойди! — сказал он строго. — Не умеешь держать себя…

Смородин покорно опустил протянутую к Сонечке руку. Он был на полторы головы выше маленького Миши, но Миша смотрел на него важно и свысока. Он чувствовал себя сейчас сильнее всех Смородиных на свете.

Когда Сонечка с Мишей скрылись в сенях клуба, Смородин уныло поплелся в зал. Навстречу ему вышел улыбающийся Тураев.

— Трудный случай, — заметил он, кивая головой на захлопнувшуюся с грохотом дверь.

— Трудный случай, — мрачно согласился Смородин.

— А вы не вешайте носа, Василий Васильевич, — посоветовал старик. — Нет такого положения, из которого не было бы, по крайней мере, одного приемлемого выхода. Надо только пораскинуть мозгами и не побояться решительного поступка.

— Вы думаете? — с надеждой сказал Смородин и с такой благодарностью сжал протянутую ему руку, что Тураев охнул от боли.

Миша Волынский торопился, словно за ним была погоня. В половине двенадцатого последний огонек Ленинска скрылся за гребнем горы.

Начало пути проходило при хорошей погоде, В небе неистовствовало полярное сияние, потоки многоцветного пламени лились на землю. Даже включенные Мишей фары не могли оттеснить своими отблесками на камнях и снеге сумрачного сияния, низвергавшегося сверху.

Сонечка сидела молчаливая и ничего не видела. Она очнулась только, когда Миша громко выругался.

— Пурга задула, — с досадой ответил Миша на ее вопрос.

Теперь не было видно ни звезд, ни скал, ни сияния. Свет фар пропадал в белой невидимости. Стекла кабин залеплял мелкий снег, и даже механический «дворник» не успевал сметать его. В ушах нарастал мощный непрерывный грохот, заглушавший сиплое дыхание мотора и голоса. В фонарном свете с однообразной быстротой проносились, словно протянутые белые нити, потоки снега. Машина трепетала под нажимом ветра, как зверек в руках охотника. Временами казалось, что она вот-вот опрокинется. Скорость резко упала.

— Обледенение! — крикнул с тревогой Миша. — Здесь еще ничего, а на Лебяжьем, боюсь, не вытянем. Как ты насчет того, чтобы заночевать в избушке?

— Заночуем, Миша! — крикнула Сонечка.

Но и до избушки пришлось хлебнуть — горя. Больше всего Миша боялся, что мотор заглохнет. Нос машины был укутан тройным слоем ватной стеганки, по в такую пургу даже вата не служит надежной защитой. Руки Миши застывали в меховых рукавицах, лицо зябло. Он с волнением смотрел то на белый, непроницаемый, бешено несущийся воздух за стеклом, то на Сонечку — она сжималась в своем полушубке, прятала лицо в воротник. Мише казалось, что она замерзает.

И, дотянув до избушки, он прежде всего позаботился о ней, а потом о машине и о себе. Он втащил Сонечку в комнату, кинулся зажигать лампу, растапливать печь, потом сдирал у Сонечки лед с шапки и растирал ее оледеневшие руки.

— Ну как — ничего? — спрашивал он. — Отходишь, Сонечка?

— Хорошо, — сказала она с грустью. — Ты добрый, Миша, очень добрый.

Когда Миша, устроив вездеход, возвратился в избушку, Сонечка, раскрасневшаяся от жары, держала руки у весело плескавшегося в печурке огня. Гудение пламени в трубе сливалось с голосом бури, которая все усиливалась.

Теперь Миша маг позаботиться и о себе. Он так ожесточенно тер свои застывшие щеки, что Сонечке пришлось остановить его.

Потом Миша стал прилаживать койку и бросил на нее свой полушубок.

— Есть не хочешь? — спросил он, вытаскивая из мешка застывшие консервы и хлеб. — Для хорошего сна не мешает подкрепиться. Я быстренько приготовлю ужин.

— Я не голодна, — ответила Сонечка. — Я выйду на минутку.

— Далеко не ходи, — предупредил он. — Пурга сшибает с ног.

Сонечка стояла в сенях, приоткрыв наружную дверь, и всматривалась в бурную, неистово несущуюся, черную ночь.

Где-то в этой ночи, в пятидесяти километрах к юго-западу, лежал залитый огнями, веселящийся, милый город. Ее тянуло туда, в наполненный музыкой зал, откуда она три часа назад убежала. И ее охватывала грусть от того, что она не может возвратиться. В конце концов, зачем она так погорячилась? Ее все считают странной. Может, и в самом деле, она странная? Не слишком ли многого она требует? Чего ждет от людей? Вот бы не терзала себя и стояла бы сейчас, веселая и счастливая, в толпе любящих людей, под яркими лампами, под нежными взглядами. Глупая, глупая, не будет того, чего ждешь! Нужно принимать жизнь, как она есть, ценить то хорошее, что тебе выпадает.

Сонечка сделала шаг наружу и распахнула полушубок. Ледяной ветер сразу охватил, словно броней, ее шелковое платье — в спешке она не успела переодеться. Ей показалось, что кто-то огромный сжимает ее в объятиях. Взволнованная, она вся как бы стремилась навстречу грохочущей сумасбродной ночи…

Миша спал на топчане, придвинутом к печке. Сонечка легла на койку, но долго не могла уснуть — буря в мыслях смешалась с бурей, бесновавшейся снаружи, и прогоняла сон. Утром Миша разбудил ее, приготовил горячий чай.

— Погода великолепная, — сообщил он. — Доберемся к обеду. Пурга вычистила русло Громкой лучше дворника, покатим по льду, как по асфальту. У нас сегодня подадут грузинское вино. Лукирский обещал, у меня тоже кое-что припасено в кузове.

Через два с половиной часа показались палатка и деревянный дом разведчиков.

Навстречу вездеходу выбежали все члены экспедиции.

— Безумцы! — приветствовал приехавших Лукирский. — Почему вы примчались назад?

Сонечка сошла с подножки, под распахнутым полушубком яркими пятнами сверкнуло платье замысловатого покроя. Лукирский быстро переглянулся с Синягиным.

— Потрясающе! — сказал с уважением начальник экспедиции. — Так вы ехали, чтобы нарядиться к празднику? Ценим, Сонечка, ценим — это лучший подарок нам всем.

Согретая этими дружескими словами, разом забывшая обо всех своих горестях, Сонечка весело вбежала в палатку. На столе громоздился уже приготовленный праздничный обед — холодные закуски, бутылка вина, шоколадные конфеты. Посреди стола возвышался чугунок с борщом, от него шел вкусный запах. Члены экспедиции с шумом рассаживались по местам. Сонечка пошла в свой угол посмотреться в зеркало, но Лукирский задержал ее.

— Мы заняли твою койку, Сонечка, — сказал он. — Думали, ты не вернешься, а он, понимаешь, примчался утром на лыжах, весь во льду, и тут же свалился, ничего не…

Сонечка резко дернула полог, прошла вперед и, как была в праздничном платье, опустилась на пол.