Юрий Каменский - У красных ворот

Да и работа в госпитале совершенно задавила. И было ни до чего. Трудилась по 10 часов в день. Много больных… Очереди к нам огромные, люди приходят издалека.

И вот однажды самообман обнаружился. Произошло это тогда, когда я овладела работой и она перестала угнетать меня. То, что дремало глубоко внутри, вдруг заговорило, и мне стало не хватать тебя. И уже ничто не могло компенсировать этого — ни работа, ни муж, которого я почитаю. Понимаю умом: человек он отличный. Я для него — свет в окошке.

Но так устроена я, как, наверное, многие из мне подобных, что одного доброго мало. Любить я должна, пусть даже любимый человек, на трезвый взгляд, будет хуже моего безупречного мужа. Дьявольщина какая-то!

Если у тебя кто-то есть, а я почти убеждена в этом, ты ни в коем случае не читай ей, твоей новой любимой, мое письмо. Впрочем, извини меня, Сережа, возможно, этой просьбой я обидела тебя. Я знаю, что у тебя благородства хватит.

И в то же время, Сергей, тебе присущ типично мужской эгоизм. Ты в нашу последнюю встречу все говорил о себе: что, мол, теперь некому будет позвонить и поплакаться, что я тебя понимаю, как никто… А обо мне ни слова, ни малейшего желания понять, почему я так поступаю, и признать свою вину. Ведь ты толкнул меня в объятия моего мужа.

Интересно, как сложилась твоя жизнь после университета? Ведь ты уже должен работать. Так хочется в Москву. Одновременно я со страхом думаю о возвращении домой, особенно, если ты не женат и если твой порыв ко мне тогда в Лужниках действительно говорил о каких-то твоих чувствах. С одной стороны, я не хочу ранить моего мужа, а с другой — не ручаюсь за себя.

В общем, так или иначе, скоро заканчивается наше пребывание здесь. А там — что судьба пошлет.

Целую тебя. Соня».

Он не ждал этого письма. Он уже привык к тому, что Соня потеряна, потеряна по его вине.

Любовь к Соне у Сергея вызревала годами, исподволь. Очень долго она для него была, говоря ее словами, «друг, товарищ и брат». Но ей, настроенной на его волну, было достаточно малейшего импульса — намека со стороны Сергея, чтобы в зависимости от обстоятельств либо утешать его, либо восхищаться тем, как поступил он. Нет, недаром Соня хотела стать психотерапевтом — был у нее дар целительно действовать на человеческую душу. И только в этом качестве Сергей принимал Соню, в такой он нуждался.

И вдруг на их последнем свидании в Лужниках женское естество Сони впервые открылось Сергею и поразило. И задним числом дошло, кем для него она могла стать.

Чувство к Соне тлело в душе, и достаточно было одного Сониного письма, чтобы чувство это возгорелось высоким пламенем.

Сергей быстро подошел к письменному столу. На нем лежала белая стопка бумаги. Схватил лист и начал быстро писать ответ Соне:

«Соня, милая!

Твое письмо, которое я прочел только что, приподняло меня, вскружило, и вот сейчас нахожусь во взвешенном состоянии. Не знаю, дойдет ли мой ответ по указанному тобой адресу, но я не могу не писать, мне надо, что называется, выплеснуть эмоции.

Написанное тобою — великодушно протянутая мне рука. Я понимаю это как прощение и становлюсь перед тобой на колени и целую твою руку. Ты знаешь, я не люблю громких, выспренних слов, но сейчас они сами просятся на бумагу.

Соня! У меня, как ты пишешь, новой любви нет, и никого нет, и я никому не буду читать твое письмо. Оно только наше! Может быть, только скажу родителям, что ты написала мне. Им будет приятно.

Да, ты права, конечно, я вел себя в Лужниках как последний эгоист и потому каюсь. Действительно, говорил только о себе, о том, что мне станет плохо без тебя и так далее. Я хочу употребить банальное речение: „Лучше поздно, чем никогда“. То есть поздно, но осознал. Понимаю теперь, все понимаю, как тебе было плохо. Как я жалею тебя и казню себя!

И вот что скажу. Написала бы мне покаянное письмо Вика с просьбой начать все снова, я бы ответил отказом.

Теперь буду ждать нашу встречу в Москве, и воображение мое будет работать в этом направлении независимо от моей воли. (Помнишь, ты меня в школе назвала воображалой, и не зря). В голове возникнут, сменяя друг друга, различные картины нашей встречи и того, что будет потом. А еще мне хочется, чтобы мы не расставались друг с другом и стали бы мужем и женой. И с небольшой высоты моего опыта жизни я умом и сердцем понимаю: так надо тебе и мне. Правда, это жестоко по отношению к твоему мужу. Говорят, счастье строить свое на несчастье других — последнее дело.

Немного о моей жизни.

Прежде всего сообщаю тебе, что умерла бабушка. Тебе не надо объяснять, кем и чем была она для каждого из нашей семьи, словами, самыми высокими, не передашь, а ты, я знаю, это чувствуешь. Время от времени я вижу ее во сне. И вот другая потеря. Месяца два назад папа ездил хоронить в Ахтырку своих родителей, моих дедушку и бабушку — Тараса Степановича и Оксану Федоровну. Умерли они почти одновременно. Славные были старики.

Работаю в газете корреспондентом в отделе писем. Мне интересно, даже больше — я рад этому. У меня на редкость интересный руководитель. Часто не хватает твоей интуиции, твоей тонкости.

За стенами редакции мое бытие довольно тусклое. Анвер уехал в Казань, для меня это большая утрата, впрочем, зная о нашей дружбе, ты и сама понимаешь почему. Бываю иногда со случайными спутниками в случайных компаниях, в Доме журналиста, кино, театре. В общем, какой-то калейдоскоп. Нет стержня, нет человека рядом, с которым все это имеет смысл. Таким человеком могла быть ты и только ты.

Жду письма, а лучше — тебя живую.

Обнимаю крепко и нежно целую.

Сережа».

Сергей, как велел заведующий отделом, проштудировал три письма из отдельской почты, и теперь ему не терпелось высказаться.

— Можно, Зиновий Романович? — спросил Сергей, войдя в кабинет.

— Заходи, Сережа, — Карпухин оторвался от машинки, на которой что-то печатал, и повернулся лицом к своему сотруднику. — Садись, — и показал на один из стульев перед письменным столом.

— Если помните, Зиновий Романович, вы хотели узнать мое мнение о некоторых письмах.

— Да, да…

— Я прочел три письма.

— Так…

— В одном письме, под ним несколько подписей, люди жалуются на владельцев частных машин, которые устроили стоянку перед самым домом. По утрам заводят моторы, будят людей, отравляют воздух выхлопными газами. Я думаю, письмо надо отправить в райисполком для принятия мер, — Сергей выжидающе посмотрел на Карпухина.

— Верно, — одобрил тот.

— Второе письмо — жалоба на неаккуратную доставку нашей газеты. Тоже, наверное, надо переслать — в почтовый узел, чтобы наладили.

— Правильно.

— А вот по третьему письму, Зиновий Романович, по-моему, следует выступить. Я, возможно, ошибаюсь.