Зигмунд Скуиньш - Мужчина во цвете лет. Мемуары молодого человека

Она была не хуже и не лучше остальных сотрудниц КБ. В меру настойчива, по-женски аккуратна. Незаменимой оказалась в общественной работе — что ни попросят, все сделает. Разумеется, к производству это не имело прямого отношения, но без таких людей ни в одном учреждении не обойтись. Майя писала объявления, рисовала плакаты, проводила подписку на газеты и журналы, рекрутировала народ в турпоездки, оповещала о репетициях хора, выступала по местному радиоузлу. Дело у нее спорилось, с людьми она ладила. И только с ерником Сашинем время от времени у нее возникали стычки, подобные той, что случилась с месяц назад, когда Сашинь во всеуслышание объявил Майе, что петь в хоре не может, потому как ему противопоказано стоять в непосредственной близости от дам. (Позднее, оправдываясь, Сашинь объяснял, что он оговорился, на самом деле его здоровью столь же вредно стоять и вблизи мужчин, у него, видите ли, плоскостопие.)

Выбрались на шоссе. Машина попалась старенькая, видавшая виды. Молодой шофер, пригнувшись к стеклу, выжимал из нее последнее. Вот-вот, казалось, автомобиль начнет рассыпаться на части. При каждом переключении скорости что-то там заедало, скрежетало, мотор захлебывался, фыркал, но, несмотря на шумовое оформление, колеса вращались безупречно.

У Турлава было ощущение, будто он едет уже не первый час. Но самым удивительным было то, что ближе к вечеру распогодилось. Белый квартал новостроек, аспидно-черное шоссе, припорошенные снегом подмосковные поля и рощицы — все излучало какой-то особенный свет, золотистый, подрумяненный. Небо по-прежнему затянуто низкими облаками, но кое-где солнце пробилось сквозь них. И снег перестал. Ветер меняется, что ли, раздумывал Турлав, сосредоточенно озираясь по сторонам, да уж что-то там меняется.

Чем ближе подъезжал он к аэропорту, тем беспокойней становилось на душе. Мысль о том, что сейчас придется подняться на самолет, угнетала его. Раздражала и неизбежность этого полета, — точно он угодил в какой-то скользкий желоб и теперь катится по нему, и нет ни малейшей возможности изменить ход событий. Эта предрешенность, неизбежность до тошноты ему были досадны. Первый раз в жизни, разделавшись со служебными делами, он не рвался домой. Как раз наоборот, все ясней сознавал, что не хочет улетать, что он полон самых разноречивых настроений и еще, быть может, злости.

— Говорите что хотите, а мы поспели вовремя, — объявил молоденький шофер, осадив машину перед зданием аэропорта. Тормоз взвизгнул, словно пила лизнула гвоздь.

Он подхватил свой чемоданчик и кинулся регистрировать билет.

— На Ригу уже объявлена посадка?

— Нет, — с невозмутимостью робота отозвалась девушка за конторкой.

— До сих пор не объявлена? Когда же?

— Не знаю.

— До отлета остается тридцать минут.

— Ждите, объявят по радио.

— Самолет из Риги прибыл вовремя?

— Не знаю.

— Большое спасибо.

Немного погодя репродуктор объявил, что рейсы самолетов, вылетающих в Ленинград и Таллинн, из-за погоды задерживаются на два часа.

Должно быть, туман. Известное дело — декабрь, перепады температур, боренье теплых и холодных масс воздуха. С этим надо считаться. Не исключено, что рейс вообще отложат.

Это еще больше разозлило Турлава. И без того настроение было кислое, а тут изволь шататься по залам ожидания. Воздушное сообщение удобно и выгодно, пока все идет гладко, по расписанию, но едва начинаются срывы, и оно превращается в нервотрепку. В аэропорту все больше собиралось народу, даже воздух в зале, казалось, загустел. Матери унимали плачущих младенцев, люди постарше поудобнее устраивались в креслах, готовясь к долгому ожиданию.

Возвращаться надо было поездом. Ночью так или иначе спать, не все ли равно — дома, в постели, или на вагонной полке. Завтра утром был бы в Риге. Но кто знает, сколько придется тут проторчать. И в довершение ко всему вместо Риги можно оказаться в Киеве или Минске.

Репродуктор оттараторил новые отложенные рейсы: Петрозаводск, Калининград, Вильнюс. Зона непогоды расширялась.

Сообщение о рижском рейсе было столь же скупо, как и предыдущие. Откладывается на два часа. Это для начала, подумал Турлав, да и кто предскажет, когда метеоусловиям вздумается пойти на улучшение.

Он вышел на свежий воздух, закурил сигарету. На глаза попалась подаренная Майей гербера. Неужели он и в самом деле воткнул ее в петлицу пальто? И почему гербера? Потому, что Майе нравились эти цветы, или просто потому, что оказалась под руками? Стебель длинный и хрупкий, сам цветок без малейшего запаха. О вкусах Майи он имел смутное представление. Когда он был помоложе, о таких герберах понятия не имели. Даже цветы меняются с каждым новым поколением.

Турлав крепко сжал зеленый стебелек, так что тот надломился. Ему разонравился цветок, напомнивший о том, что он уже не молод. Легкомысленная Майя. Если он не совсем идиот и кое в чем разбирается, в таком случае она попросту спятила. Это точно.

Вечерняя заря отцвела, по небу плыли чернильные тучи. Лишь в одной стороне посвечивала розовая полоска.

А может, я в самом деле идиот? И вовсе она не спятила.

Турлав загасил недокуренную сигарету, бросил ее в урну и вернулся в зал. Там все бурлило. Репродуктор вещал почти без передышки. А народ прибывал. Он поднялся на второй этаж. Оттуда открылись разливы городских огней.

Репродуктор объявил, что рейсы на Ленинград, Петрозаводск, Таллинн и Ригу откладываются на неопределенное время.

Как того и следовало ожидать, подумал он. И надо же такому случиться именно сегодня.

— Ну так что, может, обратно поедем?

Сначала он не сообразил, что обращались к нему. Обернулся. Молоденький таксист, должно быть после сытного ужина, у дверей ресторана утирал платком вспотевший лоб.

Турлав колебался всего один миг. По правде сказать, и колебанием это трудно было назвать. Просто еще раз окинул взглядом просторное окно, за которым уютно мерцали разливы городских огней.

Через час он уже входил в свой прежний номер. Его возвращение казалось вполне разумным, пожалуй, единственно возможным фагом. В номере все осталось как было: недопитая бутылка минеральной воды, коробка спичек, полотенце, которым перед дорогой вытирался.

Первым делом подсел к телефону, по памяти набрал номер. На пятый звонок, когда уж было собирался положить трубку, она отозвалась.

— Добрый вечер. Это я, — сказал он.

У него дрожал голос, он это чувствовал. Запыхался. По глупости не стал дожидаться лифта, вбежал вверх по лестнице. В трубке что-то мерно журчало. Должно быть, Майя пустила воду в ванну, а дверь в ванную осталась открытой.

— Откуда вы звоните?

Ее вопросы поражали своей определенностью.