Игорь Неверов - Антарктика

Незнакомку звали… Впрочем, какая она будет Незнакомка, если я скажу, как ее звали?

Я подписал почти под ее диктовку семь экземпляров «Синей границы». Ей лично — с пожеланием «солнечного счастья и любви»; ее мужу — с уважением и намеком, что «счастье не только в преферансе»; ее дочери Ирине — «с пожеланием успеха в учебе и победой на вступительных экзаменах в консерваторию»; ее сыну Валерику — «с товарищеским приветом и уверенностью в переходе в девятый класс без переэкзаменовки». Тут Незнакомка попыталась еще вставить тезис о вреде курения до совершеннолетия, но я «забрыкался», пробурчав что-то о невозможности столь утилитарного заземления поэзии.

— А Маяковский? — немедленно парировала она. — «Нигде, кроме как в «Моссельпроме»? Ну ладно! Не хотите, не надо! В конце концов курение — не самое страшное в наше время. Лучше уж папиросы, чем… Вы согласны?

— Согласен. — Я поспешно раскрыл на титуле пятую «Синюю границу». Она предназначалась живущей в Риге приятельнице Незнакомки. Надпись должна была содержать некий «тонюсенький», как просила Незнакомка, намек на близость и радость моего с ней знакомства.

— Кстати, вы женаты?

— Женат.

— Поторопились. Счастливы? Ну, ладно, ладно, не смотрите таким букой. Талант должен быть добрым, как сказал… Я понимаю, это не место для интимной беседы, но вы запишите мой телефон. У нас чудесная квартира. В центре. Можете заглянуть с друзьями. Пусть будет что-то вроде «Зеленой лампы». У меня, правда, торшер с гранатовым абажуром, но это, может быть, и хорошо. Самобытней, не правда ли?

Еще я надписал книгу для Аркадия Аркадьевича, живущего в Москве.

— У них в доме кое-кто бывает. — Незнакомка прикрыла глаза. Взгляд ее сквозь упавшие черным частоколом ресницы приобрел интригующую таинственность. — Представляете? Кое-кто входит, а у Аркадия Аркадьевича на крышке бара (у него чудесный домашний бар, чешский), на полированной крышке как бы нечаянно забытая ваша книга. А? Представляете? Трудно сказать, чем это может кончиться.

— Послушайте! Э-э… Может, не будем посылать Аркадию Аркадьевичу? Вдруг да… неважно кончится?

Незнакомка махнула рукой.

— Ради бога! Плохо вы знаете Аркадия Аркадьевича!

— Я его совсем не знаю!

— В том-то и дело! А… — тут она качнулась и, совсем смежив глаза, шепнула мне на ухо имя довольно известного поэта, — знаете?

Я кивнул.

— Так его Аркадий Аркадьевич вытащил.

— Откуда? — испугался я.

Она снова отмахнулась от меня рукой в черной кружевной перчатке.

— Вы как маленький, ей-богу! Пишите! Максимум теплоты, и вы еще услышите о себе.

Я начал мучительно придумывать автограф таинственному Аркадию Аркадьевичу. Что же ему пожелать?

— Кем он хоть работает? — спросил я, зайдя в творческий тупик.

— Н-не надо! — Незнакомка таинственно приподняла ажурный палец. — На этом не акцентируйте. Просто… пожелайте ему… успеха. Нет! Успеха у него хватает. Счастья?.. Нет! Жена это может превратно истолковать… Здоровья? Тоже не надо! Здоровье у него не ахти, но он, как всякий настоящий мужчина, бодрится… О! Пожелайте ему новых высот! Отличная мысль!

— Высот?.. Он альпинист?

— Гм… В некотором роде. Тут есть подтекст, улавливаете?

Я снова кивнул и закончил автограф Аркадию Аркадьевичу метафоричной строкой о высотах.

— Так! — Незнакомка, внимательно проследив за моей авторучкой, удовлетворенно кивнула и кинула шестую книжку в никелированный зев черной сумки. — Так… Теперь осталась Мария Федоровна. — Глаза Незнакомки обрели недобрый блеск. — Тут нам с вами о-очень подумать надо. О-очень!

— Гражданочка! Имейте совесть! — загудел за спиной дамы вислоусый дядька в реглане и полинявшей морской фуражке со старым крабом. — Другие, может, тоже…

Тут я оглянулся и к своему радостному ужасу обнаружил, что почти у всех окруживших меня плотным кольцом покупателей синели в руках мои книжки.

— При чем тут совесть? — чуть откинув голову назад, спросила Незнакомка. — Пять минут назад человек никому не был нужен! Я первая открыла товарища поэта. Впрочем… Мне все равно надо подумать насчет Марии Федоровны. Я уступаю свою очередь. Пока… Вы тоже думайте, — дала она мне задание и, ледокольно расколов кольцо окружающих левым плечом, вышла из круга на оперативный простор магазина.

— Пышить! — Вислоусый дядька прижал к прилавку раскрытую на титуле книжку. — Пышить так!.. Экипажу парохода «Мангышлак». Три фута под киль! Подойдет?

— Подойдет! — Я с радостью написал предложенный автограф. Дядька, перечитывая его, немного посопел, молча кивнул, стал пробиваться к выходу.

Девушка с тихим застенчивым взглядом что-то прошептала, протянула мне книжку. Ее фамилию я переспрашивал дважды. Потом подписал «Синюю границу» студенту политехнического, пожилой женщине, державшей за руку притихшего пятилетнего мальчугана Сережу. После пространных надписей домочадцам и друзьям Незнакомки мне было стыдно ставить новым читателям, с почтительной молчаливостью подавшим книжки, короткие автографы. И я старался. Я расспрашивал их о жизни и, сообразуясь с ответами, писал добрые слова пожеланий. «Спасибо», — говорили они. «Спасибо вам!» — отвечал я.

Последним подошел ко мне паренек лет тринадцати и тоже протянул «Синюю границу».

— А интересно тебе будет? Тут в основном лирика.

— Интимная? — Веснушки на носу паренька дружно взлетели и застыли.

— Лирика есть лирика! — с непонятной строгостью ответил я и написал самый короткий в этот день автограф.

— Эврика! — Рядом выросла озаренная открытием Незнакомка. — Эврика! Вечной вам молодости и неувядания!

— Мне?

— Господи! Марии Федоровне!

— А!

— То-то же! — Она смотрела на меня, как победительница трудной викторины. — Улавливаете подтекст?

Я пожал плечами.

Незнакомка махнула рукой:

— Все равно пишите. Просто не знаете вы Марии Федоровны!

После ее ухода в магазине осталась почти больничная тишина, призрачное облако «духов и туманов» и торопливо сунутая мной в карман записка. Как позже выяснилось — с телефонным номером, после которого многозначительно торчал восклицательный знак.

Я стоял у прилавка, совершенно опустошенный от интенсивной раздачи добрых пожеланий, и боялся взглянуть на продавщицу. Мне казалось, она заметила, как, что-то проворковав, Незнакомка ткнула в мою руку записку. И вообще мне вдруг стало чего-то стыдно.

Осторожно покосившись, я увидел, что продавщица тоже смущена. Розовым, неровно подрезанным ноготком указательного пальца она тихо постукивала по приготовленной мне пачке «Синей границы», ядом одиноко синел еще один экземпляр. И вдруг девушка тихо выдохнула:

— Напишите и мне, если вы не сердитесь, конечно…