Виктор Кондырев - Сапоги — лицо офицера

«Провокации не исключены!», «Остерегайтесь провокаций!», «Возможны провокации!» — повторяли в штабе с того момента, когда впервые прошел слух об учениях.

Эти злые дикари, китайцы, способны на любую подлость, иронизировали офицеры, мы к ним с благородными намерениями, в мирных целях устраиваем маневры в километре от границы, а они, коварные азиаты, не понимают человеческого языка, в любой миг готовы совершить акт агрессии, устроить гнусную провокацию, направленную на торпедирование новой мирной инициативы. Китайцев побаивались почти в открытую, но, чтобы уменьшить риск вооруженного столкновения, солдат на границу отправили без патронов. Захватили с собой все — минометы и танки, мины и снаряды, но дать солдатам патроны не решились. Кому нужны снаряженные автоматы, чего доброго, найдется дурак, начнет палить ни с того, ни с сего, устроит пограничный конфликт, рассуждали в штабе…

Какой толк от безоружного часового, даже хреновенький склад скобяных изделий охраняют с заряженным ружьем, солдаты не дураки, не будут же они стоять на посту со штыком, в лесу, в темноте, горячился Петров.

Сразу залезут в кабину и заснут, поддержал его Теличко, опять одна только видимость, вынуждаем людей к обману, а потом возмущаемся.

Казаков пожалел Синюка.

— У меня есть патроны, двенадцать штук, — сказал он. — Будут меняться рожками после каждой смены. И правда, без часового как-то неудобно.

Офицеры полезли в палатки, полусонный солдат взял у Казакова автоматный магазин с патронами, обошел вокруг поляны, усиленно притоптывая и шаркая валенками, оставляя побольше следов, и вскарабкался в кабину «Урала», подремать, пока не сменят.

Легкие искорки вылетали из труб, раскаленные частички весело шустрили в хороводе в лесном, ночном, морозном, абсолютном безмолвии…

С голодухи долго не поспишь, проснулись рано, снова начали растапливать снег.

Капитан Синюк, не почистив зубы и не побрившись, поехал искать штаб батальона.

За ночь бесчисленные следы белок и лесных птиц испещрили снег, вокруг третьего миномета прошла лиса, в нежилом углу поляны постояла, потопталась в нерешительности косуля.

Становилось светлее и светлее, краски стали различимыми, утренняя красота леса успокаивала, требовала внимания, настаивала на любовании. В лесу воздух не делался туманным от мороза, это был скорее эфир, прозрачнейший и нежнейший. Два цвета, белый и зеленый, смешиваясь, давали столько оттенков, что пейзаж воспринимался многоцветным, голубейшее небо парило над совершеннейшими по форме верхушками елей.

Всем захотелось умыться снегом…

Синюк съездил недаром, вернулся с кучей новостей.

Во-первых, оказалось, что они почти не заблудились, устроились на ночлег в каких-нибудь трехстах метрах от намеченной осенью позиции. Во-вторых, командир полка отдал приятный приказ — всем сидеть на месте, оборудовать палатки, по лесу не расползаться, на машинах не шастать, ждать дальнейших распоряжений. В-третьих, прилетел сам командир корпуса, это он был в вертолете, устраивает штабные учения, все вертятся вокруг него, значит, в ближайшие дни можно жить спокойно, никаких проверок, никаких маршей.

А еще капитан навез немыслимое количество пищи.

Батарея с воодушевлением разгружала десятки термосов с супом, кашей, киселем, чаем, мешки с буханками хлеба, коробки с сахаром и маслом передавались из рук в руки, складывались возле небольшого костра. Еды хватило бы не на один день, кашевары щедро опорожняли котлы, раздали желающим все несъеденное вчерашнее, кухонное начальство старалось загладить вину…

— Туши костер! — строго прикрикнул капитан. — Никаких костров! Приказано соблюдать строжайшую маскировку.

Торопиться было некуда.

Место выбирали долго, снег расчищали тщательно, натягивали брезент неторопливо, аккуратно обкладывали снежным валом края полотнищ. Тащили внутрь хвою, застилали противоатомными накидками, оставляя вокруг печки неширокую полоску голой земли.

Под соснами поставили машины, в нарочном беспорядке, для маскировки, замели, засыпали снегом оставленные колесами следы, чтоб незаметно было с воздуха.

Позиция удачная, рядом с дорогой.

Небольшая, правильной овальной формы ложбина между тремя низенькими сопочками, у подножия росли высокие ели и сосны, кусты с замерзшими красными ягодами охватывали палатки полукольцом.

Не знали только, что делать с минометами, то ли разворачивать, то ли, наоборот, закатить подальше под ели. Если привести их в боевое положение, подготовить к настоящей стрельбе, вся маскировка пойдет насмарку, минометы будут на виду, куда их денешь, не будешь же стрелять из-под деревьев. Подождем приказа, усмехались, а потом второго, отменяющего первый, пока что приказали разбивать палатки, надумает начальство, что делать, вот тогда и видно будет, зачем суетиться.

День прошел, не успели оглянуться, темнота наступила быстро и рано, вечер безделья был впереди.

Вокруг раскаленных печек, вытянув к огню босые ноги, сушили портянки, рассматривали потертые места.

Сидя на матраце в позе восточного торговца, Петров прикрутил тонкой проволокой оторванную пуговицу, несколько раз, для надежности, обмотал кобуру с пистолетом, достал из-за пазухи круглую жестяную коробочку из-под монпансье с папиросами.

— Неплохо б закурить, товарищ лейтенант, — одинокий голос выразил общую просьбу.

Петров не обратил внимания на унижающее человеческое достоинство попрошайничество, прикурил и ткнул большим пальцем вверх, мол, Бог подаст.

Армейское правило без экивоков утверждало — каждый курит свои.

Наивным идиотизмом было предлагать закурить, в мгновение пачка опустошалась, не отказывался никто, даже уже курящие угощались папироской, пряча про запас. С этим разумным правилом лейтенанты познакомились еще в начале службы и быстро его усвоили. Труднее было отказаться от привычки выкладывать пачку на стол во время офицерских гульбищ. Окружающие рассеянно и часто закуривали, беря исключительно папиросы простофили, хотя в кармане имелись собственные. В конце концов лейтенанты пообтесались, даже в состоянии сильного опьянения никто пачку не вынимал, выуживал двумя пальцами из кармана папиросу и совал в рот…

Поэтому отказ Петрова оскорбить подчиненных милостыней хоть огорчил, но не обидел минометчиков, они печально закопошились, укладываясь, стараясь дышать ртом и не смотреть на лукавый огонек папиросы…

— Дурацкий приказ или нет, значения не имеет! — подытожил Синюк. — Раз приказали, будем выполнять. Идите, собирайте людей!

Никто сломя голову не кинулся, лейтенанты стоя допивали чай, смотрели поверх голов друг друга, давая командиру время одуматься, не смешить народ, не настаивать на явной несуразице.