Михаил Глинка - Повести

— Почему же? Эта каюта мне нравится…

— Она может понравиться еще кому-нибудь, — выходя и едко улыбаясь, сказал мой провожатый, — кто в состоянии заплатить за нее долларами. Или марками. При всем нашем к вам уважении.

В каюте было чисто, удобно, замечательно. Стол, тишина. О чем еще мечтать?

В дверь снова просунулась голова Альфреда Лукича.

— Впрочем, особенно-то не тревожьтесь, что мы вас отсюда переселим, — глядя на меня глазами, цвет которых не мог быть никаким иным, кроме зеленого, сказал он. — У нас здесь турист недавно умер, мы в этих случаях билетов в такую каюту какое-то время не продаем.

Он веселил меня уже минут сорок, и мне не хотелось оставаться у него в долгу.

— Альфред Лукич, — сказал я, — а вы не скажете мне, куда плывет судно?

Он опять вошел в каюту. Его зеленые глаза как бы проснулись от чего-то будничного, оказалось, что и ходил со мной и похохатывал он немного во сне. Но тут он проснулся. Поверил. Посмотрел на меня с новым выражением.

— А вот это, знаете ли, действительно могут позволить себе немногие, — сказал он. — Даже как-то не хочется разрушать… Но так уж и быть.

Через десять минут я держал в руках расписание нашего рейса. Мы должны были обогнуть Данию и зайти за пассажирами в Бремерхафен. Потом были Плимут на юге Англии, Виго в Испании, Канарские острова… Я почувствовал, что меня начинает бить дрожь. Азорские острова, Гибралтар, Лиссабон… Одного дыхания для того, чтобы прочесть такое расписание, не хватало. На обратном пути мы должны были развезти туристов по домам — в Лондон, Роттердам, Бремерхафен.

— А если вам эта волынка не надоест, — сказал у меня над ухом Альфред Лукич, — то потом у нас линейный пассажирский рейс на Канаду. Но не советую.

— Что вы имеете в виду?

— Ничего особенного. Просто октябрь, северная Атлантика, в общем, это уже не подарок…

— Штормит, что ли?

— Конечно. Это же самый поганый район Мирового океана.

Он был просто создан для того, чтобы любую тему пустить на понижение. Но я ему этого не дал. Когда за ним закрылась дверь, я лег на диван и стал повторять вслух названия: Гибралтар, Канарские острова, Азоры… Я ничего не мог поделать — рот мой глупейше расплывался.

Тот черноволосый, свежий моряк, взгляд которого я все время ловил на собрании, был тут, конечно, старпомом. Звали его Евгением Ивановичем.

— Здрасте, здрасте, — сказал он, найдя меня перед ужином. — Что же это такое выходит?

Крепкий он был, этакий альпинист-футболист. К такому в темном переулке не пристанут. И улыбку, видно, держал как флаг — от восхода до заката.

— Мы тут, значит, ничего не подозревая, работаем, — продолжал старпом, — из моря не вылезаем, а нам в это время, оказывается, уже замену нашли.

Мне бы тут сообразить, что шутки на эти темы ни к чему. Но я для чего-то взял его тон.

— Начальству видней, — сказал я и тоже для чего-то улыбнулся. Мне казалось, что шучу я удачно.

— М-да? — спросил он еще веселей. — Значит, будем теперь делать вид, что книги пишем?

— Будем делать такой вид.

— Воображаю, что у вас получится.

— Ну, вам-то, ежели вы меня уже распознали, я и показывать не стану.

Черт меня дернул отвечать так именно ему. Старпом улыбнулся еще шире.

— Ну ладно, как бы там ни было, пойдемте ужинать, коллега. — Он особенно надавил на последнее слово. — Одним старпомом больше, одним меньше, какая теперь разница?

Смысл его слов дошел до меня лишь через несколько дней. Нынешнему флоту, судя по всему, стало тесно уже даже в самой недавней табели о рангах. Взять хотя бы помощников капитана. Раньше хватало одного, потом двух, теперь, кроме первого и старшего, появились вторые, третьи, четвертые, пятые, а на крупных судах каждого номера по нескольку… Но нельзя же командный состав только нумеровать — и потому появляются узкоспециализированные помощники, безномерные — вроде пожарного. При таком обилии помощников на «Грибоедове», кроме полного набора вторых, третьих и так далее, оказалось, что и старших уже трое: старший (просто старший), старший пассажирский и старший главный. В эту кучу малу старших помощников отдел кадров дружески сунул еще одного, совершенно со всех точек зрения излишнего.

— Садитесь хоть сюда, — указал мне старпом (просто старпом). За столиком, куда он меня определил, сидели еще двое — оба не в форме. Некоторое время мы молчали. Старпом ушел и сел на свое обычное место. Напротив меня звякал ложкой сухой, пугливого вида старичок с бородкой клинышком, в очках. Взгляд его вспыхивал, когда в кают-компанию входила буфетчица, и тут же гас. Второй мой сосед был молоденький, в кожаном неформенном пиджачке и сером свитерочке.

— Представляюсь, — с улыбкой сказал молоденький. — Олег Федорович Сапунов, или просто Олег, редактор судовой газеты на английском языке.

— Знаем, — проворчал старичок. — Раз в неделю выходит, а остальное время меню редактируете…

— Точно! — с наслаждением подтвердил редактор.

И он тепло, не обидно рассмеялся. Мальчик явно не страдал манией величия.

— Сухоруков Николай Порфирьевич, — буркнул старичок. — Судовой врач.

Буфетчица, молоденькое длинноногое существо, в это время принесла ему второе.

— Не Сухоруков, а Сухофруктов! — шепотком пискнула она.

— Кыш! — заворчал врач, с трудом отводя от нее глаза. — Кыш! Детям не вмешиваться!

И он уставился сквозь очки на меня. Редактор тоже поглядывал, подъедая суп. Я им что-то невнятно сказал о том, что я вроде бы пассажир.

— Ладно, — сказал старичок, — не хотите говорить — не надо, мы и сами читать умеем. — Он встал и подошел к какой-то большой ведомости, лежащей на боковом ненакрытом столе, и нацелил на ведомость очки. Лицо его сразу приняло озабоченное, даже несколько суровое выражение.

— Зачем же вы нас разыгрываете? — укоризненно произнес он, садясь на место.

Дурацкое положение начинало меня донимать. А если бы там было написано, что я глухонемой, ты бы и этому поверил? — подумал я. Слава богу, хоть редактор вел себя как человек. Ему было вполне достаточно того, что я сказал. И вообще, кто кем себя считает, как бы говорил его вид, тот пусть тем и будет.

В кают-компании было тихо, половина мест пустовала. Если бы не два моих совсем не выглядящих моряками соседа, то обстановка в кают-компании показалась бы мне очень знакомой по воспоминаниям молодости. Видимо, везде на нашем флоте — и на военном и на торговом — офицерские кают-компании одного стиля и нормы поведения и тут и там примерно одни и те же, ведь все морские учебные заведения в России — родственники, все они пошли когда-то от Навигацкой школы. Опрятный вид, негромкий разговор, небольшие порции еды. Ничего не трогая на столе, я ждал, чтобы буфетчица принесла второе. Фарфоровая супница стояла без дела, дымя тихонько в проушинку крышки. Открывать крышку и заглядывать, что там, я не стал, аппетита не было, — давние, когда-то лишь краешком задевшие меня привычки возвращались сами собой. В том кругу лейтенантов, где я вращался, считалось, что офицер должен неустанно за собой следить. Старичок, поглядывая на меня, явно порывался что-то сказать, но сделать это свободно было уже не под силу. Наконец он не выдержал: