Вадим Чернов - Королевский краб

— Спирт я, братцы, выпивал, а кетгутом шил.

— Что ты шил? — спросил с нетерпением кто-то.

— Раны у свиней. Я же их, это… кас… в общем, лишал! Ножиком резал и лишал. За каждое лишение пятьдесят рэ старыми. За день обойду дворов десять или пятнадцать, и в кармане — куча денег.

— Да, дело у тебя было прибыльное. А чего ты его бросил?

— Свиньи стали дохнуть после лишения. Ну, а с хозяевами всегда был такой уговор: я несу ответственность. Сдохла после лишения — плати. И я честно платил, потому что кетгут, который дал мне врач, кончился и я стал шить дратвой, вымоченной в водке. Разом ничего, а разом дохли эти проклятые свиньи. Когда кончился порошок, совсем высокая смертность стала. А когда я специальный ножик потерял, бросил лишением заниматься.

— Все понятно, — забасил Костя, который, кажется, вместе со мной понял, чем занимался Князев на дальних хуторах. — Вначале у тебя кетгут кончился, затем стрептоцид, а потом и ланцет потерял, кас-с-стратор ты липовый!

Вся бригада дружно рассмеялась.

А кладовщик начал мечтать:

— Брошу я это море! Я на суше не пропаду. Вот куплю струменты, как у настоящего врача, и снова начну лишать!

— Теперь по старинке не кастрируют свиней, — серьезно сказал Костя, и глаза его хитро засверкали. — Теперь это делают по-другому.

— Как? — оживился кладовщик. — За интерес платить надо.

— Сколько?

— Недорого. Красненькую всего!

Князев торопливо зашарил в карманах, вытащил десятку и потянул Жданова в сторону: мол, я плачу «за интерес», мне одному и говори, нечего другим знать, как кастрируют свиней нынче, в век космических кораблей.

— Да пусть все знают, — сказал Костя. — А ты десятку спрячь. Сейчас, брат, кастрируют свиней только… — он запнулся и затем выпалил: — Только амфибрахием!

— А какой он из себя этот… амфи…?

— Дуролом, — вдруг встала и жестко заговорила Анна. — Эх ты, Амфибрахий!

С тех пор кладовщика прозвали Амфибрахием. Он злился, просил уважать его седины, но все на плавзаводе словно забыли его имя и фамилию. Кличка, как проклятие, прочно прилипла к нему. Но у него хватило его изворотливого, практического ума избавиться от нее. Сделал он это необычно, по-своему даже оригинально, и это, прежде всего Анна, оценили все.

В один прекрасный день Князев на посиделки к третьему трюму притащил толстый брус метра полтора длиной и с двумя отверстиями. В отверстия на виду у всех вставил штыри. Это нехитрое сооружение он закрепил на палубе, привязал к одному штырю свободный конец мотка шнура, в дыру мотка вставил ось и, взявшись руками за концы оси, стал резво бегать вокруг своего станочка.

Наверное, половина рабочих плавзавода сбежалась на палубу поглядеть на непонятное поведение кладовщика. За десять минут он сделал, наверное, кругов двести и остановился, вытирая с лица пот. А со всех концов неслись реплики:

— Амфибрахий, ты что делаешь, тренируешься?

— Он чокнулся! Зовите врача!

— Да, да, зовите хирурга, а не психиатра. Пусть он лишит Князева, пусть!

— Амфибрахием его, амфибрахием!

— Нет, лучше по-старому, ножиком, ножиком!

— Эй, кандеи, несите месарь, да поострее!

Кладовщик на реплики никак не реагировал. Он отдохнул и снова стал кружить. Между тем толпа вокруг него стремительно росла. Пришел даже судовой хирург Алексей Иванович и поваренок с метровым ножом. Вот снова остановился Князев, утер пот со лба и шагнул к хирургу с поваренком:

— Давай!

Он забрал у поваренка нож, попробовал лезвие на ноготь, объявил:

— Тупой! Мой острее. — И вытащил из-под голенища мощный японский нож, взмахнул им и разом рассек всю толщу шнуров, натянутых между штырями. — Можете не считать кончики. Их здесь ровно пятьсот. А теперь считайте, сколько я заработал на ваших глазах?

Толпа в секунду переменила свое настроение и стала восхищенно аплодировать хитроумному кладовщику. К нему подошла Анна, сказала:

— Ну, Амфибрахий… — И запнулась. Заговорил Князев:

— Амфибрахий, Аннушка, это устаревший, ныне малоупотребительный стихотворный размер. А кетгут изготовляют из серозного и мышечного слоев кишечника овец. В БСЭ, братцы, иногда надо заглядывать, умнее будем!

В БСЭ или еще где, не знаю, Князев узнал, что ракушки очень полезны для здоровья. Он их всегда старательно выбирал в стропах, из сетей, варил и ел. Последователей у него почему-то было очень мало, как, впрочем, и ракушек, название которых я, к сожалению, забыл. Я был его последователем, мне очень нравился тонкий и нежный вкус отварных, затем обжаренных не сливочном масле морских улиток.

Я подошел к Князеву и поглядел в ведро. Не густо, чуть больше десятка ракушек — одному хватит, двоим мало.

— Я еще на вешалах не собирал, — заговорил кладовщик. — Там всегда больше бывает.

— Ну, гляди, — сказал я и тут увидел свое начальство — Бориса Петровича, который махал мне рукой.

— Да, много, как видно, сегодня их пропадет, — сказал Коляда, оглядывая бастион стропов с крабами. — Не надо было мне настаивать перед капитаном. Свой улов мы еще успеем до шторма обработать, а вот колхозный? Сколько ты их принял?

— Да больше двадцати пяти тонн. Я не очень хотел принимать, думал, опять будет морока с ними! Но нет, никто из колхозников не спорил с моими оценками, хорошую фору дали, даже очень хорошую! Пятнадцать процентов сами предложили.

— Ух ты, молодцы! — Борис Петрович довольно потер руки. — Как ты их убедил?

— Сказал, что старшины обещались сегодня сдавать полновесные стропа и что наши крабы пойдут на переработку в первую очередь. Мол, я рискую, принимая колхозный краб с утра, и предложил сдать его вечером. Тут они как загалдели… и я удивился их сговорчивости.

— Они, Сергеевич, мужички хитрые и местные условия знают лучше нашего. Они небось помозговали вместе, так сказать, «обчеством», и не поверили ясному утру, нашему прогнозу, а прислушались к японскому и побежали к «Никитину». Мол, зачем рисковать, лучше что-то получить, чем ничего. Ведь уже ясно, что сегодня не будет спокойного вечера. Циклоны стремительно приближаются, и Ефимов вот-вот отдаст приказ — всем мотоботам немедленно возвращаться на базу. И потому дай бог переработать то, что имеем! С тобой давай договоримся так: я пойду вниз к девочкам, пусть милые поднажмут, да ободрю их, пожалею. А ты, только умненько, посоветуй крановщику не церемониться с крабами, пусть он нагружает транспортер напропалую, пусть валит стропа кулем, разберемся потом!

— Процент выхода будет маленький, Борис Петрович.

— Ладно. Тебе колхозники хорошую скидку дали. Она покроет любые потери.

— Договорились, Борис Петрович! Я сейчас все объясню Андреевичу. Он правильно поймет наше предложение валить крабов кулем.