Вадим Чернов - Королевский краб

— А я их презираю, — сказал Генка, и его кадык дернулся, остановился посередине его длинной, гусачьей шеи. — Что я сделал плохого для своей? Работал, как мог, особо не пил, не гулял. Весь мир мой был в доме, с ней, и кого она мне родила! Когда появился шофер из потребкооперации, я на него смотрел снизу вверх. Не думал, что он мне соперник, но оказалось, что он…

Костя, высокий, грузный, поднялся как медведь, и рявкнул на всю нашу маленькую каюту:

— Я, брат, не только с шофером, а с кем угодно, будь на ее месте. Скучный ты человек, злой человек! И потом, глянь на себя!

Где-то в душе я согласился с Костей — не люблю некрасивых людей! — и в то же время подумал: «А что делать некрасивым? И вообще, что есть красота?»

Я поднялся со своих нар, глянул в иллюминатор: там вода, и только. Отвинти барашки, протяни руку — и достанешь ее, зеленоватую воду Охотского моря. Если разобраться, то ведь тоже чудо, только очень однообразное. Над каждым иллюминатором на гвоздиках висела жестяная баночка. Я сообразил — в них стекает вода, когда наш краболов на ходу или штормит. Как ни хороши резиновые прокладки, как ни крепки барашки и винты, на которых они бегают, а вода все равно проникает в каюту. И без баночек будет литься она на мою постель. Я их изучил, немного опечалился, что до моря так близко! Лучше на верхотуре, там и в шторм брызги тебя не достанут!

И тут за дверью раздались шаги. Дверь в нашу каюту широко распахнулась, и порог — по-морскому комингс — перешагнул Серега. За его спиной стояла тоненькая, с заплаканными глазами, хорошенькая девушка. Я ее несколько раз видел на палубе «Дербента». Ходила она обычно одна, как-то робко, часто озираясь. Было сразу видно, что ей не по себе, что она очень скучает по дому и, наверное, давно жалеет, что подписала на полгода договор для работы на путине. Я еще тогда на «Дербенте» подумал, зачем такие молодые, робкие и не знающие жизни девчонки в одиночку едут буквально на край света? Ну, ехали бы группой, а в одиночку зачем?

— Это хорошо, что вы все здесь, — сказал Серега и умоляюще посмотрел на Костю, потом на меня. — Тут такое дело… в общем, это Надя, моя землячка. Мы в одной школе учились. И она не нашла себе места в женских каютах. Везде говорят — занято. И пришла она в красный уголок, расплакалась там… Тут я ее и увидел. Мужики, пусть она у нас пока поживет, ведь диванчик у нас свободный.

— Этого еще не хватало, — заворчал Генка. — Я против. Пусть идет к начальникам. Они ей место найдут.

— Так, мужики, она временно. И потом, мы все будем работать днем, а она ночью. Надю взяли на укладку. Честное слово, мы ее и видеть не будем, она не помешает!

Костя отрицательно покачал головой. Девушка это увидела и стала всхлипывать.

— Дядечки, я тут совсем одна… и в поезде, и на пароходе. Я б… боюсь!

— Тогда зачем завербовалась сюда? — строго сказал Генка. — Иди, Серега, к Самсонычу. Он устроит твою землячку.

Мне стало искренне жаль эту непутевую Надю, и я предложил:

— Пусть побудет у нас несколько дней. Акклиматизируется, освоится, а там…

— Отец, родной ты наш! — широко заулыбался Серега.

Так я получил на краболове прозвище, а Надя стала жить в нашей каюте. Но лучше, если бы она не жила. Лучше для нее, хотя кто его знает… но об этом позже. Не буду забегать вперед и говорить о том, что случилось позже.

Первыми на крабовой путине просыпаются добытчики. Их будят в четыре часа утра по судовому скиперу. Динамики стоят на судне всюду. И где бы ни был рабочий, он обязательно услышит команду с мостика: «Ловцы, подъем! После завтрака — на мотоботы!»

И ловцы просыпаются, быстро совершают утренний туалет и бегут в столовую, где им уже приготовлен завтрак. Затем они занимают места в мотоботах, которые ночью висят на мощных мотобалках плавбазы — по шесть на каждом борту. Лебедки спускают их на воду, и после этого они своим ходом идут на «поля», там вирают сети и бьют крабов. Когда грузовые трюмы заполняются уловом, мотоботы возвращаются, сдают крабов приемщику, а сети — бригадам распутки, которые работают на вешалах.

Таким образом, распутчиков сетей будят позже, часов в шесть утра. Еще позже просыпаются укладчики.

Мы все трое спали так крепко, что не услышали команды с мостика. Но ее услышала Надя. «Дяденьки, вставайте!» — много раз просила она с диванчика. А миг в это время снилась Олеська, которую я оставил на полгода в Ставрополе. И я спросонья подумал, что это ее голос, не придал ему значения и уснул еще крепче.

Через полчаса в каюту ворвалась разъяренная Анна, наш бригадир.

— Сони проклятые, бичи, — кричала она, стаскивая с меня и с Генки одеяла. — Давно работать пора, а вы тут дрыхнете! Не на курорт приехали…

— Да что вы делаете, Аня? — смущенно просил я и тянул одеяло к себе. Дело в том — признаюсь откровенно, — что я обычно сплю в чем мама родила. А тут я каюте две женщины — одна стягивает с меня одеяло, а другая — совсем юная — испуганно смотрит с дивана. Редко в своей жизни я бывал в более глупых ситуациях.

Анна оказалась сильнее и ловчее меня. И тогда ойкнула на диване Надя, захохотал изо всех сил Костя. Лишь Анна осталась внешне спокойной. Вернув мне одеяло, она повернулась к Косте и презрительно сказала:

— Чего смеешься, Цыган? Я и не таких видела. Мне все — трын-трава!

Перешагнув комингс, она уже в коридоре дала нам команду:

— Через десять минут будьте на вешалах!

Мы оделись молниеносно, по-солдатски, и начали карабкаться по лабиринту крутых корабельных лестниц на палубу в район третьего трюма, где были вешала. Генка шел позади нас и бубнил:

— Ну и попали мы, братцы! Говорил же я, говорил! Какая она королева? Это зубр, тигра лютая в юбке. Ей действительно все трын-трава! Нет, надо сматывать удочки, пока не поздно. Сергеич, как ты считаешь?

— А куда смотаешься? — спросил Костя. — Кругом вода, до берега далеко, да и плавать мы, братцы-степняки, особо не умеем.

Я карабкался по лестницам молча. В душе моей было неуютно, и, быть может впервые со дня отъезда из Ставрополя, я пожалел, что подписал договор и стал сезонником…

Но вот мы и на вешалах. Вешала — это десятки железных столбов с крючьями на разной высоте. На столбах — временный деревянный навес, около них на палубе лежали огромные кучи грязных и не очень ароматных сетей. Вот их надо цеплять за крючья и «дергать», иначе — распутывать, распрямлять дель, выбирать из нее морской виноград, панцири крабов и прочий хлам. Сети в процессе работы сохнут, затем они складываются особым образом в битки. В общем работа нехитрая, ума не требует, но утомительная и тяжелая. Анна с усмешкой показала, как и что делать с этими проклятыми сетями, выдала каждому по фартуку и по паре резиновых и хлопчатобумажных перчаток. Комбинезоны, фуфайки, сапоги, прорезиненные черные плащи и теплые шапки мы получили еще вчера.