Елизар Мальцев - Войди в каждый дом

— Константин Андреевич!

Наперерез через улицу бежала Васена, точно сигналя ему красной, зажатой в руке косынкой, как крылья бились полы ее черной распахнутой тужурки.

— Что случилось? — Константин бросился ей навстречу, выронил из рук кочан.

— Не пугайтесь! Ничего страшного! — Васена тяжело дышала, глядела на Константина, будто не узнавая его. — Какой вы чудной без бороды!..

— Какая чепуха! — Он по-прежнему ждал, встревоженный одним ее видом. — Да говорите же, в чем дело!

— Наши уезжают из Черемшанки!

— То есть как? — растерянно спросил Константин. — Вся ваша семья?

— Нет, не вся!.. Тятя с мамой и Ксюша!

— Как это? Я только вчера видел Корнея Ивановича на ферме, и мы вместе кое-что придумали…

— Ну вот, а сегодня ночью он ходил по избе и вздыхал… Я подумала, что он заболел, и спрашиваю: тебе, мол, нездоровится, тятя? «Да нет, просто не спится…» А утром, как сели за стол, он и объявил, что решил уехать в город насовсем… С ним, дескать, поедет мать, и Ксюша, и дедушка, если захочет… Ромка и Дым стали его уговаривать, но нашего тятю с места не сдвинешь, когда он что задумал…

— Пойдемте сейчас же к вам! — решительно заявил Константин и взял Васену под руку. — Нельзя, чтобы они уезжали, поймите! Ради чего же мы добивались справедливости? Чтобы такие люди, как ваш отец, покинули родную деревню? Нет! Нет! Мы должны уломать его!.. А Ксения Корнеевна — ее-то что заставляет уезжать отсюда? Ее-то уж я совсем не понимаю!

— Мне кажется, что она уезжает из-за вас…

Ему показалось, что он ослышался, но в Васене все было вызовом — и чуть осипший от волнения голос, и бледное, почти бескровное лицо, и застывшие в напряженном изломе брови.

— Вы большая выдумщица, Васена! — опустив голову, сухо сказал Константин.

— Не верите? — Васена резко отняла локоть и, отстраняясь от Константина, смотрела на него с испытующей строгостью. — Она сама призналась мне, что не хочет жить там, где вы живете… Раньше я, дурочка, думала, что она на самом деле ненавидит вас, и еще защищала, спорила с ней, а теперь все поняла… Она же сама с собой борется, она просто бредит…

— Ну зачем вы? Не надо! — настойчиво попросил Константин. — Не будем об этом…

— Ага! Не будем? Я так и знала! — словно уличая его в чем-то, злорадно проговорила Васена. — Впрочем, как знаете, мне все равно!.. Хоть оба отсюда сматывайтесь, не жалко! Слышите?

Она заплакала и бросилась бежать по улице.

— Васена! Куда вы? Погодите!

Он кинулся было следом за нею, но наткнулся на туго натянутую веревку и чуть не упал. Веревка была привязана к вбитому в землю колышку, и на другом ее конце ошалело металась белая коза. Константин остановился, вытер вспотевший лоб и медленно зашагал дальше. Где-то в соседнем дворе жалобно мычал теленок, перекликались, пробовали голоса петухи… «Ну хорошо, догоню я ее, — думал Константин, — а дальше что? Ведь не могу же я сказать ей то, что она хочет услышать от меня! А сказать ей правду — значит оттолкнуть от себя человека, может быть, самого преданного и близкого мне во всей Черемшанке, если не считать Ксению…» О Ксении он думал не переставая с того памятного бюро, когда их исключили из партии и когда она стояла у стены, бледная и гневная, и глаза ее горели мятежным блеском. Если бы он не чувствовал в тот день себя таким униженным и бессильным, он пришел бы к ней и признался во всем… Чего же он ждал эти три месяца, на что надеялся?.. Когда-то он трусливо и малодушно бежал от нее, боясь, что она станет обузой, помешает совершить в жизни что-то настоящее, а возвратись через десять лет, снова ничего не понял — ни ее чувства, ни ее метаний. И может быть, теперь терял ее второй раз в жизни, но уже безвозвратно…

Он быстро пересек улицу, пробежал двором и задержался перед дверью в сенях. В доме звучали рассерженные голоса, но стоило ему перешагнуть порог, как голоса смолкли.

Почти вся семья Яранцевых была в сборе, он не видел только Ксению и Васену. Хозяин дома стоял на коленях возле раскрытого сундука и что-то торопливо запихивал туда, отмахиваясь от жены, которая пыталась помочь ему. По горенке, попыхивая папиросой, расхаживал Роман, иа корточках около стены сидел в ватнике Никодим, мрачно следил за суетливыми движениями отца, рядом с ним горбился в потертом кожушке дед Иван, как нахохлившаяся на насесте старая птица.

— Добрый день! — громко сказал Константин и обежал горенку. — А где же…

Он тут же осекся, наткнувшись на сердитый взгляд Пелагеи.

— С ребенком пошла погулять, — сказала она, но, очевидно устыдившись своей неучтивости, тихо добавила: — Скоро придет!.. Видите, какой у нас в доме ералаш поднялся!.. Одной загорелось ехать, другому вся жизнь стала вдруг не по нутру, вот и выпряглись все и тащат кто куда…

— Не зуди, мать! — сурово остановил ее Яранцев. — Пришел, значит, нам такой срок, а днем раньше, днем позже — какая разница?..

— Теперь больно все умные стали, не приведи господь! — не вытерпев, фальцетом крикнул дед Иван. — Никто ии с кем не считается, всяк сам по себе и все врозь, куда кривая вывезет, — так и живем:, пока смерть не подкараулит… А там уж думать нечего — полный расчет придет!

— Как же так, Корней Иванович? — разводя руками, проговорил Константин. — Выходит, все в семье против, а вы уезжаете!

— А я никого не неволю! — Корней хлопнул крышкой сундука и поднялся, отряхивая пыль с колен. — И никому не клялся, что буду тут свой век доживать… Земля вон какая — все по ней ездят, куда желают, а я чем хуже других?

— Да кто же вам запрещает ездить? — горячо возразил Константин. — Для этого совсем не обязательно бросать родной дом! Сами в Москве побывали, хлопотали за всех и вот на тебе — плюете на все и бежите куда-то!.. Не верите, что жизнь тут наладится — так, что ли?

— Наладится-то наладится, а мне уж ни к чему. — Корней присел на сундук, нашарил кисет в кармане, стал сворачивать цигарку. — Устал я…

— Мы вам путевку выхлопочем в санаторий! — пообещал Константин, загораясь робкой надеждой, что ему удастся убедить старика в своей правоте. — Подлечитесь, отдохнете, а там мы и о пенсии подумаем…

Константин не заметил, как покинули горенку и сыновья, и жена, и дед Иван и он остался наедине с Корнеем, словно все надеялись, что без них он сумеет уговорить главу семьи.

— Вроде что-то отболело во мне и отвалилось, как короста, — вздохнув, проговорил Корней, и над головой его поплыл, расползаясь, ленивый дым. — Сам не знаю, что со мной сделалось… То, что вчера было главней главного, сегодня совсем стало не нужно!.. Что вы будете тут с Дымшаком плантовать — мне все едино… Извиняй, конечно, говорю, как оно есть…

— Но разве вам безразлично, как будут жить здесь ваши дети? — уже злясь на себя, что он так беспомощен и жалок, допытывался Константин.