Елизар Мальцев - Войди в каждый дом

Все спорилось в этот солнечный праздничный день, и Анисья, раскатывая тесто, не переставала чему-то улыбаться.

— Мам, а ты сегодня поешь, — сказала Аленка и вопрошающе посмотрела на мать.

— Да что ты? — Анисья и сама удивилась, обнаружив, что в самом деле тихо, вполголоса напевает. — Как же нам не петь, не веселиться, вся родня наша нынче приезжает!

— А меня сегодня Мария Павловна вызывала, пятерку поставила! — похвасталась Аленка.

— Это за что же она тебе? — спросила Анисья, глядя на зардевшееся, с лучистыми глазами лицо дочери.

— Она же у нас по литературе, мам! — как бы досадуя на забывчивость матери, пояснила Аленка. — А мы проходим сейчас «Мороз, Красный нос» Некрасова… «Читай, велит, наизусть, Дымшакова, и чтоб с чувством!..»

— Ну и что же ты? — продлевая и свое и дочерино удовольствие, живо подхватила Анисья, даже оставив на время стряпню.

— Как что? Я читала, как она велела… С чувством!.. — сказала Аленка. — Вышла к доске, а Пашка ворожневский сидит на первой парте и сбивает, язык мне показывает.

— Вот озорник!

— А он, мам, знаешь что мне сказал позавчерась? — напомнил о себе Васятка.

Мать и дочь взглянули на него и безудержно рассмеялись: щеки, волосы, подбородок и даже нос Васятки были и муке.

— Твой, говорит, отец самый вредный во всей деревне, — не обращая внимания на их смех, продолжал Васятка. — У всех как бельмо на глазу! Я, мам, звезданул бы ему как следует, но не сладить мне с ним — он в пятом учится, а я всего-навсего в первом.

В избу вошел Миша, вывалил возле печки охапку дров. Он был старшим из детей и по характеру не походил ни на отца, ни на мать — тихий, сдержанный, не по годам серьезный.

— А что же ты Мише не сказал? — упрекнула брата Аленка. — Он бы ему за отца-то…

— Я ему сказал, да он не хочет с Пашкой драться. Ну, мол, руки еще об него марать!

Миша, несмотря на то что говорили о нем, стоял молча и чуть смущенно улыбался.

— И хорошо, сынок, что не дрался, — похвалила Анисья. — Кулаками правоту не докажешь!

— А я на переменке все ж ему ножку подставил, — торжествующе признался Васятка. — Задрыгал ногами!

И хотя то, что сделал младший сын, было нехорошо и надо бы выговорить ему за это, Анисья не вытерпела и рассмеялась.

— Ох, задира, достукаешься ты! Смотри потом не жалься, если уши нарвут! — Погрозив сыну, она снова обратилась к дочери: — Ну, так что ж ты читала?

— А вот что вчера учила. — Аленка опустила вдоль тела выпачканные в муке худенькие руки, лицо ее приняло задумчиво-строгое выражение, и немного нараспев, каким-то совсем недетским голосом она прочитала:

Анисья снова перестала стряпать, слушала дочь сосредоточенно и серьезно, а когда Аленка кончила декламировать, благодарно улыбнулась ей и спросила:

— Что ж учительница?..

— «Молодец, говорит, Дымшакова! Ставлю тебе „пять“. Передай привет твоей матери и твоему отцу — они у тебя очень хорошие люди…»

— Так и сказала? — вспыхнув до слез, проговорила Анисья и, наклонясь к дочери, поцеловала ее в лоб. — Умница ты моя! Гляди и дальше старайся.

— Да я, мам…

В счастливой суматохе Анисья хваталась то за одно, то за другое, беспрестанно следила за печкой — не пора ли загребать угли, изредка посматривала в окно — не идет ли Егор, который отправился разузнать, скоро ли приедут родные. Анисья строго наказала, чтобы он не куражился и в случае чего позвонил в район Ксении — она-то уж все должна знать.

Но как ни заняты были руки, Анисья в мыслях давно приветила родных и уже мечтала о том, как в скором будущем, улучив свободную минуту, станет каждый день забегать к невестке, чтобы отвести с ней душу в родственном разговоре. С соседками Анисья жила неплохо, но все ж не станешь посвящать чужих людей в свои маленькие семейные горести и восторги. У любого своих забот полон рот. А близкий человек всегда будет рад твоему приходу и непритворно посочувствует, поможет советом и, если надо, поделится с тобой последним куском.

С женой Корнея, Пелагеей, у Анисьи были очень сердечные отношения, обе они потеряли в эту войну взрослых сыновей, своих, первенцев, и, сойдясь, вспоминая о них, могли тихонько поплакать…

После памятного бурного собрания Анисья стала примечать, что все в Черемшанке будто по-другому начали смотреть на. них. Нельзя сказать, чтобы люди раньше не уважали Егора, но прежде они как-то сторонились их семьи — верно, побаивались Аникея. А к тем, кто дружил с Дымшаковым, Лузгин вечно придирался, посылал на самые тяжелые работм, часто отказывал в простых просьбах. И вот с того собрания многих словно подменили: женщины у колодца часто задерживали Анисью, хвалили Егора: «Спасибо твоему мужику, что не побоялся и выдал Аникею сполна!» Соседки паведывались теперь чуть ли не каждый день — то чего-нибудь одолжить, то, наоборот, сами чем-то делились.

Никто в Черемшанке не верил, что Аникей Лузгин тяжело болен, говорили, что он представляется больным, чтобы вызвать жалость к себе, а одна доярка на ферме так и брякнула: «Болтают, что какой-то мозжечок у него с места сошел! Нельзя ли так сделать, чтобы он на свое место не вертался?»

Прибежавший с улицы Миша сказал, что к дому Яранцевых прошла грузовая машина, и Анисья уже не удерживала детей — они быстро оделись и умчались.

Она набрала полную тушилку крупных красных углей, остальные, помельче, загребла в загнетку, присыпала их золой, и из глубины печи в лицо ей повеяло душным суховеем, как в знойный августовский день. Подождав немного, она бросила горсть муки на серый от золы под и оттого, что мука не вспыхнула сразу огнем, а медленно почернела и задымилась, решила, что пора сажать тесто в печь. Булочки на черных железных противнях хорошо растрону-лись, и, задвинув их в печь, Анисья стала приводить в порядок стол.

Работая, она опять что-то напевала про себя и отвлекалась, только чтобы лишний разок взглянуть в окно. Она уже теряла терпение и сама была готова бежать звать милых гостей в дом, когда заметила тихо бредущую серединой улицы племянницу.

«Ну вот наконец-то!» — Анисья обрадовалась, сбросила грязный передник и хотела принарядиться, но задержалась у подоконника, удивленная какой-то странной походкой Ксении: она шла, точно ничего не видела перед собой.

«Так она и мимо дома может пройти», — подумала Анисья.

Простоволосая, босая Анисья выскочила на крыльцо, крикнула:

— Ксюш, ты куда?

Племянница остановилась уже напротив чужого плетня, потом словно нехотя повернулась и пошла к калитке.

— Ну что паши, скоро они там? — нетерпеливо спросила Анисья.