Адихан Шадрин - Старая дорога

Подошла Анна и стала рядом у окна.

— Ларя, глянь-ко, — еле слышно шепнула она и повела глазами в сторону казарм. И только тут Иларион увидел, что невеликие лестничные площадки обеих казарм до отказа набиты зверьем. А вчерашние уже обсохшие лисица и енот забрались под навес на куласики и опасливо посматривают с верхотуры на драчливую возню и визг грозных хозяев камышовых крепей.

Весь этот день Иларион и Анна не выходили из избы и даже признаков жизни не подавали, чтоб ненароком не вспугнуть нашедшее спасенье зверье.

Анна печи не затопляла, перебивались стылым борщом, картошкой в мундире и отваренной вяленой сазаниной.

И все же полного покоя на веранде не было. Из темного чулана, где томились взаперти Урган и Барс, то и дело доносились приглушенные взвизги. А когда Анна вошла в сени подоить козу, та так протяжно замемекала, что все кабанье стадо на веранде всполошилось и кинулось прочь. Но деваться было некуда, и помаленьку кабаны снова сплывались к веранде. И лишь один годовичок, напуганный больше других, метнулся к ерику Быстрому и, подхваченный водой, скрылся за камышовой грядой.

Всякий звук из избы, всякое движение внутри него незамедлительно вызывало движение на веранде, а то и переполох.

А примерно в середине дня пожаловал гость, которого никак не ждали. Где он плавал до того часа, как спасался от потопа — никому про то не ведомо.

Первой его приметила Анна. Он плыл по ерику со стороны моря, — видимо, с низовых островов держал путь. Вывернувшись из-за камышового колка, круто изменил направление и без опаски подплыл к ближайшей казарме. Но там — на лестничном пятачке и даже на затопленных ступеньках — плотным стадом умостилось крупное зверье, и ему, обессилевшему, не удалось отвоевать кусок тверди под ногами. И тогда он подался к веранде. Тут было посвободнее, да и кабаны-годовики не столь грозные соперники для старого секача. А то, что это видавший виды вепрь, и Анна и Иларион поняли сразу: огромное вытянутое рыло, фарфорово отсвечивающие клыки — изогнутые, косо сточенные. И глаза — лютые, налитые кровью. Едва он подплыл к веранде и и повел рылом, два годовика кулями плюхнулись в воду. А секач, почуяв под задними ногами твердь, ринулся вперед. И в тот момент, когда он вскинулся в прыжке, Анна тихо вскрикнула:

— Так это Меченый, Ларя, глянь-ка, Меченый! Вот антихрист!

— Вижу, — чуть слышно ответил Иларион. От волнения у него осел голос. — Вижу, — просипел он и потянулся к ружью. — Явился, убивец. Сам приплыл.

А Меченый протиснулся к самому окну и вдруг упал, — видать, издали плыл да выдохся. Он был намного крупнее остальных — двухгодовалый бычок, не меньше.

— Развалился, — не мог успокоиться Иларион и переломил в замке двустволку, чтоб зарядить ее.

— Не надо, Ларя, — попросила Анна.

— Хе, не надо, скажешь тоже, — усмехнулся Иларион, — сколь годов он мне досаждал, сколь кровушки попортил, а ты — не надо.

— Распугаешь остальных, утопнут. Куда он теперь от тебя денется. Никуда и не денется, обожди.

— Конешно, не упущу, — решительно ответил Иларион, но ружье заряжать не стал. Успеется.

Много, ой как много попортил Меченый крови Илариону — это он правильно сказал. Давнее у них знакомство, давняя вражда, давние счеты. Да и пометил-то дикого секача не кто другой, а сам Иларион, и пометил в ту самую осень, когда поселился на Быстром. И так случилось, что самая первая охота на него была, на Меченого, тогда еще не меченого, безымянного зверя, каких много бродит по камышовому раздолью.

С Анной тогда на куласике ночь напролет бездобычно просидели. Намерзлись вдоволь, а кабан бродил-бродил по култуку, да так и не приблизился на выстрел.

Наскоком старого одинца не взять. Иларион это хорошо понимал. А потому и не терял надежды во второй заход удачливее поохотиться.

Через неделю Иларион снова засобирался в Чилимный. И опять Анна увязалась с ним.

Поначалу все повторилось. Словно меж той и этой ночами не было многодневного перерыва. Надроглись оба — ночь-то светлую выбрали, а ясные ночи, известно, холодные. И опять Анна первая услыхала кабана. Иларион подосадовал на свою нечуткость, но недолго. Он весь превратился в слух, стараясь уловить каждый шорох, каждый шаг зверя.

На этот раз он выбрал тесовый кулас, бесшумный в движении, устойчивый. Да и ветерок свежее, шелестел зарослями, скрадывал нечаянные звуки. Потому-то Иларион не спеша, чуть приметно даже для самого себя, толкался шестом, сближаясь с кабаном, который спокойненько, не чуя надвигающейся беды, пасся в култуке: совал рыло в воду, доставал уже опавший со стеблей чилим и шумно чавкал.

Анна, вцепившись руками в бортовины куласика, безмолвствовала. От неудобного сидения у нее отекли ноги и руки, ныла спина, но она опасалась переменить позу, поскольку при этом могла шумнуть и тем самым испортить охоту. А в ней, как и в Иларионе, проснулся добытчик. Оттого и замерла она, насторожилась, напружинилась, как если бы охотником был не Иларион, а она сама.

Два выстрела, один за другим, прозвучали резко и сухо, но не умерли, а прогромыхали, раскатились по култучной шири, над камышовыми зарослями. Затухали трудно и долго. Вторым выстрелом Иларион бил вдогонь, когда спугнутый кабан метнулся к черной живой стене камыша. Но и после него треск в зарослях не прекращался, а это значит, что Иларион промазал или же, как часто бывает при стрельбе на крупного сильного зверя, тот, смертельно раненный, теряя последние силы, уходит в крепь, чтоб не достаться человеку и испустить дух вдали от него.

Остаток ночи Иларион и Анна провели в тепле, на базе, а утром, после завтрака, вернулись в култук. Спешить не было смысла, потому как смертельно раненный кабан далеко не уйдет, а слабая рана на нем затягивается — и такого подранка никто еще не выслеживал.

Иларион без особого труда отыскал место, где кабан вошел в заросли, и, оставив Анну на куласике, поломился в крепь.

Вскоре тропка вывела на сухое, и тут Иларион приметил странный след, скорее похожий на трезубец, нежели на след кабана. Размышлять, однако, долго не пришлось. Слабые мазки крови на трехпалом следе все объяснили: жакан рассек переднее копыто. А первым выстрелом, стало быть, промазал.

Преследовать легкораненого одинца не было смысла. Иларион повернул назад.

Впервые с глазу на глаз Иларион встретился с Меченым весной. Предшествующие до этого два случая на осенних ночных охотах — не в счет. В темени только и видно: бродит что-то большое по ильменю, аппетитно чавкает чилимом да корневищами чакана. А каков он из себя — разве углядишь.

В ту осень, уже на исходе ноября, Иларион добыл-таки кабана — правда, поменьше, — но мяса хватило надолго, много ли им двоим надо. А Меченый ни в Чилимном, где был ранен Иларионовой пулей, ни в соседних култуках не объявлялся. То ли на низовые морские гривы ушел, то ли невылазно жил в солонцах. И только весной повстречался.