Юрий Бедзик - Каждая минута жизни

— А немцы снова не возвратятся, мама? — спросил Максим. И подумав, добавил: — Им сегодня так дали, что они до самого Берлина не очухаются…

В груди у Николая Пшеничного защемило, запекло так, будто он только что сам стоял под виселицей. Кто же мог подумать?.. Вот тебе и Заремба…

— А почему именно его вместе со взрослыми мужчинами поставили под виселицу?..

Скарга подумал, помолчал.

— Шустрый был, вот и попался на глаза фашистскому живодеру. Больше часа простояли с петлей на шее мученики наши. — Скарга наклонился ближе к снимку, благодарно улыбнулся ему. — Люди вы, люди! — И рукой смахнул слезинку со щеки… Что-то, видно, хотел сказать очень значительное. И поэтому улыбка у него была особенной. Однако промолчал.

Когда вышли за заводские ворота, уже стемнело. По сухому асфальту шуршали автомобили, и город начинал свою вечернюю жизнь. Скарга открыл дверцы «Москвича». Включил подфарники.

— Садись, — кивнул Скарга, — подвезу.

Николай помолчал в нерешительности и ответил немного растерянно:

— Вы езжайте. Спасибо. А я зайду… к товарищу. Тут недалеко.

Он захлопнул дверцу машины и пошел к автобусной остановке, чтобы оттуда начать свой уже привычный путь к Тамариному дому. К ее освещенному окну.

Проснулся Пшеничный раньше обычного — едва брезжил рассвет. Сосед по комнате, недавно вселившийся сюда слесарь Петя Загурский, из сборочного, сладко похрапывал. Этому хоть бы что. Никаких забот, никаких переживаний, было бы дело да еда повкуснее. Он лежал на спине, широко раскинувшись, правая рука свесилась до пола, и на ней четко выделялась татуировка — могучий орел с веткой в клюве. Петька был азартен в любом деле: работать — так до седьмого пота, веселиться — чтобы стекла дребезжали от песен и полы трещали от яростного танца.

А тут не до танца, не до песен… Пшеничный лежал, вспоминая вчерашний вечер. После завода, едва расстался с дедом у проходной, сразу помчался к Тамариному дому. Летел туда и верил, что сегодня непременно должно что-то случиться. И обязательно хорошее. Он и сам пока не знал, чего ему больше хотелось: откровенного разговора в ее квартире или уговорить Томку пойти в парк, в какое-нибудь кафе и там посидеть с музыкой.

Вечер уже наступил, в палисадниках возле старых домов шумела ребятня, нахохлились на бесчисленных скамейках старухи. Николай решительно поднялся на третий этаж и нажал на кнопку звонка. Никто не открыл ему. Он нажал еще раз, и снова в ответ — тишина, удручающая, будто насмешливая. Он стоял перед закрытой дверью, а тишина обволакивала его всей массой большого дома, пустотой парадного, холодных лестниц, едва различимым шумом машин на проспекте. На миг показалось, что его видят, осматривают со всех сторон, из-за каждой закрытой двери, из-за каждого угла. И еще почудилось, что в момент, когда прозвенел его первый звонок, в квартире будто раздался шорох шагов. Кто-то словно украдкой перебежал из коридора в комнату и там затаился. Может, смотрят сейчас на него в глазок? Или прислушиваются, затаив дыхание?.. Да, она там. И, конечно же, с ним. Потому и прячется, что не хочет впускать нежданного гостя. А он — дурак, поверил, наслушался этого выжившего из ума деда, нафантазировал себе бог знает что…

Припомнилось письмо, которое писал ей, в которое всю душу свою вложил. Столько страсти, чистой мольбы было в нем, что ни одна не выдержала бы. Хотя бы пригласила для честного разговора. Могли же ведь просто побеседовать? Ну, не любит… Ладно. Любить никто не может заставить. Так будь же хоть человеком! Будь порядочным человеком!..

Он сам не мог сейчас понять, за что упрекает Тамару. Он просто чувствовал, был глубоко убежден, что его оскорбили, обманули, выставили на всеобщее посмешище. Заперли перед самым носом дверь. Вот, небось, бабы внизу потешаются! Весь дом следит за дураком, соседи сейчас повыходят — вот сраму-то будет! Они же видели, что зашел сперва один ухажер, а теперь появился другой, идиот несчастный-Бегом выскочил на улицу, в соседнем ларьке купил сигареты, стал нервно закуривать. Мимо прошли девчата из соседнего цеха, увидели его, зашептались о чем-то насмешливо. Ясно, о чем!.. Одна из них, рыженькая, даже подмигнула ему игриво, словно сочувствуя. И все тут же дружно засмеялись.

Сделав вид, что их смех его не касается, он решительно зашагал прочь от дома. Но через несколько шагов… снова вернулся. В некоторых окнах уже горел свет, люди вернулись с работы. Вон и Тамарино окно. Нет, правее… Присмотрелся внимательнее, и по телу как бы пробежал холодок. У Тамары в окне был свет.

Значит, она была дома, но пряталась от него? Или пришла, когда он покупал сигареты? За одну минуту?.. Нет, наверное, все-таки пряталась. Недаром слышал шаги в коридоре.

Освещенное окно словно издевалось над ним. Желтое, дразнящее. Мелькнула тень. Если постучать, Тамара, конечно, откроет, он вступит в коридор и сразу же…

Дурак! Ты — в коридор, а Заремба тебе навстречу. Сталкиваетесь возле вешалки. А дальше что? Позор?.. Лучше подождать на улице, у дома. Пусть он уйдет. Надо убедиться, что это он, ждать хоть до утра, пока не погаснет свет в окне.

И Николай начал свое нелепое дежурство. Ходил, всматривался, воображал, мучился. Постепенно улица затихала, бабки разошлись, детвору забрали домой. Начали гаснуть окна. Он с ужасом представил себе, как сейчас погаснет Тамарино окно. Он хотел этого и боялся. Ведь темное окно будет означать, что они там, вдвоем, до рассвета.

Ну, допустим, у них любовь… Тогда чего же ждет тут он? Какую роль он себе выбрал? Надо уйти. Баста! Надо навсегда забыть, проклянуть, вычеркнуть из сердца. Все! Последние десять минут…

Вдруг окно погасло. И скоро в парадном послышался бодрый женский голос. Тамара? Провожает его? Нет, там женские голоса, слышно, как женщины идут вниз по лестнице, громко болтают, смеются.

Непонятная сила парализовала Пшеничного. Он замер как вкопанный напротив дверей подъезда.

Вышли Тамара и две девушки. Пшеничный сделал движение, чтобы исчезнуть, но не успел, его заметили.

— Коленька! Ты что это тут торчишь среди ночи? — воскликнула одна из девушек.

Он стал оправдываться, что вот, мол, проходил мимо… был у одного приятеля… а тут… В общем, смотрит, а у Тамары горит свет. Оказывается, веселая компания.

Девушки поверили или сделали вид, что верят ему, засмеялись и, быстро распрощавшись, убежали к остановке троллейбуса, на проспект.

Тамара подошла к Пшеничному, в упор, снизу вверх взглянула на него — он невольно вздрогнул.

— Значит, ты у моего окна пост установил? — спросила с усмешкой.

— Да вот, торчал здесь весь вечер, — вздохнул Пшеничный. — Влюбился, видишь… — И вдруг пропел хрипло: — А в терем тот высокий нет хода никому.