Иван Черных - На острове нелетная погода

— Чур, только не на примерах нашего полка, — усмехнулся Лесничук. — А то вы в одной статье похвалите, а в другой разложите так, что на все Вооруженные Силы прогремим.

— Само собой, — вытянул губы Корин. — Ваш полк — носитель передового опыта. Вначале мы расскажем, что и как у вас делается и чему стоит поучиться, а потом вы выступите инициаторами соревнования за звание «Полк мастеров боевого применения».

— Это надо обсудить на собрании личного состава, — высказал я предложение.

— Ты сомневаешься, что нас поддержат? — продолжал усмехаться Лесничук.

Я не сомневался, но твердо был уверен, что кое-кто будет против. Так и ответил.

— Знаю, кого ты имеешь в виду, — согнал усмешку с лица Лесничук. — Но эти «кое-кто» не в счет. Пусть только попробует ставить палки в колеса…

— Ну что вы о службе да о службе! — вмешалась в разговор Светлана, чувствуя, что муж наполняется гневом и может сказать лишнее. — Боря вон ничего не ест.

— Ешьте, Борис Андреевич, а я анекдот вам лучше новый расскажу, — поддержал Светлану Корин.

Я безо всякого удовольствия стал есть. Корин, видно, уловил мое неодобрительное отношение к его пошловатым постулатам и на этот раз рассказал смешной анекдот о президенте, мечтающем покорить весь мир. Журналист умел рассказывать, и мы от души хохотали. Атмосфера сразу потеплела, и разговор сам собой перешел на международные темы. Мы проговорили почти до одиннадцати часов, а в пять надо было вставать на рыбалку. Лесничук дал мне последние напутствия, как организовать отдых гостей — сам он не ехал, оставался на боевом посту, — и мы, поблагодарив хозяев, отправились на отдых.

Я долго не мог уснуть, несмотря на усталость, коря себя за то, что поддался дурному настроению и поначалу воспринял предложение командира неодобрительно. А он ведь дело предлагает: добиться, чтобы все летчики полка стали мастерами боевого применения, — задача нелегкая, но вполне реальная — есть же мастерские звенья, эскадрильи! Значит, и полк может быть! Поработать, правда, придется нам, командирам, с еще большим напряжением. Что ж, и время нынче такое, и международная обстановка — прохлаждаться некогда. Кто-то должен начинать первым. И хорошо, что идея эта родилась в нашем полку и ее оценил Лесничук. Молодой, да ранний.

Люблю дальневосточные осенние зори! Воздух — как родниковая вода: чистый и холодный, аж зубы ломит. И тишина — до звона в ушах. На востоке уже алеет полоска, а в вышине и до самого горизонта на западе висят звездочки — на тонюсеньких паутинках бабьего лета, — висят и не колышутся, лишь мигают умилительно-нежно, радужно и приветливо. Над рекой, словно дымчатая вуаль, висит нетолстый и негустой слой тумана, метра в полтора, и тоже не колыхнется; а река будто спит, сладко посапывает-шуршит вода о берег и прибрежные растения.

Я стою на берегу один и жалею, что нет рядом со мной Инны. С каким удовольствием проводили мы с ней отдых на рыбалке! А сейчас нет никакого желания сидеть с удочкой.

Мы добрались до нашей охотничье-рыболовной базы, как было и намечено, ровно в семь. В домике охотника идут последние приготовления: кто настроился на охоту на утку, кто на рыбалку на карася, на верхогляда, на тайменя. Я дал последние указания: в 10.00 собраться у домика с добычей. Почистим рыбу, какую удастся поймать, выпотрошим дичь (если удастся подстрелить) и будем варить уху, бульон.

Недалеко от меня прошел с собакой Неудачин — я узнал его по тонкой высокой фигуре, и собака у него Бим-Бом — на всем дальневосточном побережье такой не сыщешь: красный сеттер, поджарый, длинноногий, под стать хозяину. Одним словом, красавец. И умница. Я сам однажды наблюдал смешную сцену. Как-то вместе с Неудачиным зашел к нему на квартиру. На пороге нас встретил пес, глянул умными глазами на хозяина и метнулся в угол прихожей. А через секунду стоял перед ним с комнатными тапочками в зубах…

Теперь Бим-Бом не обратил на меня внимания, бежал впереди лейтенанта бесшумно, вытянув шею и навострив уши — весь в поиске. Неудачин тоже был занят своими мыслями, быстро прошел мимо. Спустя минуту в ту же сторону подались еще два охотника, без собак, но с резиновой лодкой: капитан Огурцовский, наш кудесник погоды, бессменный дальневосточный метеоролог, чудаковатый, но знающий свое дело человек, и начальник химической службы капитан Нудельман — оба невысокие, тяжеловатые на ногу из-за чрезмерной полноты. Рыбаки высыпали из домика более кучно, дослушивая последние рыбацкие байки, которыми сыпал всю дорогу Мнацоконян, и как по команде разошлись в разные стороны — кто по течению, кто против течения, а заядлые карасятники — от реки, на проточное озерцо.

Разошлись, и снова звенящая тишина повисла вокруг. Река казалась недвижимой, будто замерзшей. И ни одного всплеска. А летом в эти часы вода будто кипела — так играла рыба. Что ж, всему свое время. И рыба, видно, любит тепло.

Восток разгорался все сильнее. Вот уже обозначилась и полоска горизонта, туман порозовел, а вода стала фиолетовой. На противоположном берегу из тумана вырисовывались реденькие верхушки лозняка с уже облетевшей листвою. Откуда-то потянуло теплом, и вуалевая дымка вдруг закачалась, поползла с реки в лозняк. И все будто разом ожило: со стороны, куда ушли Огурцовский с Нудельманом, прогремели выстрелы, в небе зашелестели крылья птиц, вода зарябила, и в метре от берега всплеснула громадная рыбина.

И я будто очнулся от какого-то давящего на плечи и грудь безразличия; азарт страстного рыболова заставил в один миг подготовить спиннинг, и я сделал первый заброс — туда, где всплеснулась рыбина. Еще, еще. Вода уже кипела от рыбы — косяки плотвы и мальков носились вдоль берега, прячась на мели от прожорливых верхоглядов, красноперки, сомов и тайменя. Уровень воды в реке заметно падал, и мелкота скатывалась из проток, озерков, речушек в основное русло, а тут-то ее и поджидали хищники; рыбешки жались к самому берегу, где на мели были недосягаемы. Но удивительно — на блесну ни верхогляд, ни таймень, ни красноперка не шли. Я сменил несколько блесен — результат тот же.

Поблеснив с полчаса, я смотал леску и побрел вдоль берега, наблюдая за мелюзгой. Казалось бы, крохотное несмышленое существо, а поди ты, соображает, прячется у коряг, меж травинками, на песчаных отмелях — жить хочет даже вот такая тварь.

— А где же твой улов? — раздался сзади голос Дятлова. Я обернулся и увидел в руках замполита вместо рыбы сучки деревьев и коренья причудливых форм. Понял — заготовки для будущих произведений искусства.

— Там же, где и твой, — кивнул я на его находки. — Только тебя занимает воплощение живого в поделках, а меня — сам живой мир. Посмотри, с чего начинается утверждение собственного «я».