Геннадий Ананьев - Орлий клёкот. Книга вторая

Да и на себе он это испытал куда как с лихвой. В Казахстане чуть не подмяли. Кто вот только? По сей день он так и не знает.

Вспоминать о тех позорных днях Богусловскому не хотелось, чтобы не вспугнуть душевную покойность, так уместную в этой безмятежной, обласканной солнцем тайге, но вряд ли ему удалось бы оттолкнуть начинавшие невольно наседать воспоминания, если бы из густого ерника, щетиной спрессовавшего тропу, совершенно беззвучно и оттого пугающе неожиданно не вышел здоровенный рогач и не встал набыченно, готовый к смертельной схватке. Богусловский натянул повод, и на какое-то мгновение взгляды их, человека — удивленный, сохатого — гневный, скрестились. Оторопь взяла Богусловского, рука его потянулась к ревнагану, но даже не расстегнула кобуры: с поразительной быстротой дерзкая гневность во взгляде рогача уступила место удивлению, а затем и страху — сохатый мгновенно, словно не был так велик ростом, скакнул вправо и исчез в ернике.

«— Ошибся, — хмыкнул коновод. — Посчитал нас самцами, на лосиху, мол, зариться начнут».

Курьезность случившегося развеселила Богусловского, и он пустил коня рысью.

Меньше километра до охотничьей избушки. Совсем скоро выедут они на поляну, сорока встретит стрекотом, да таким захлебистым, будто соскучилась и теперь хочет высыпать на головы долгожданных гостей все таежные новости сразу; а на взгорке у малинника медведи насторожатся и, покосившись сердито, уйдут неспешно в тайгу. Богусловский рысил навстречу предполагаемой идиллии, не подозревая даже, что на сей раз предвкушаемый покойный отдых обернется трагедией. И первым предупреждающим сигналом к тому послужил донесшийся от поляны сорочий стрекот.

Богусловский резко осадил коня, поднял руку, чтобы и коновод замер. Тишина. Но вот вновь сорока застрекотала неумолчно и, как показалось начальнику отряда, упрямясь. Словно кто-то отпугивал ее, а она сердилась на это.

«— Не волки ли? Должно, задрали гурана на поляне, — сдавливая до предельной глухоты голос, высказался коновод. — Уж шибко захлебывается белобока. Из-за медведей так не станет тайгу полошить».

«— Возможно, волки… И все же… Слезай!»

Снял с луки карабин, достал из переметки подсумок и, приладив его на ремень, распорядился:

«— Сведи коней с тропы и жди, пока не вернусь».

«— А то мне бы сподручней. Я мигом», — предложил коновод, но Богусловский вроде бы и не услышал, пощупал, в кобуре ли ревнаган, и, свернув с тропы, бесшумно заскользил меж деревьев к поляне.

То, что увидел он, когда выполз, лавируя между кустами багульника, на опушку, крепко озаботило Богусловского: четверо крепких мужиков разморенно привалились к заплечным мешкам, в каких обычно носят продукты и огнезапас охотники; двое стояли с топорами в руках у поленницы, собираясь, видимо, колоть дрова; еще один ковшиком черпал из родника воду, наполняя ведро. Ружья и мелкокалиберные винтовки, особенно любимые бельчатниками, стояли, прислоненные к стене избушки, плотным рядком. Артель, и артель охотничья, прибывшая к своему стану. Только для чего у каждого маузер через плечо?

«Из тыла? Или граница нарушена?..»

Отполз от опушки и поспешил к коноводу.

«— Положение хуже губернаторского. Их семеро, нас — двое, а задерживать необходимо. Батуем коней».

Распределил Богусловский свои наличные силы так: коновод выдвигается правее тропы на опушку и изготавливается, выбрав хорошую позицию, к бою; сам же Богусловский обходит поляну и поднимается на взгорок, к малиннику. Оттуда и предложит нарушителям сложить оружие.

«— Если дойдет до боя, чаще меняй позиции. Создавай впечатление, что несколько нас человек, — посоветовал Богусловский коноводу. — С поляны, главное, не выпустить никого, иначе уйдут».

«— Верно. Никак нельзя упускать, — согласился коновод, загоняя патрон в патронник. — Вдвоем не погоняешься по тайге…»

В этом и заключалась вся сложность ситуации: до заставы, если полевым галопом скакать, не менее двух часов; выстрелов, если бой начнется, на границе не услышат — короче говоря, на себя только расчет. Голубя бы послать с донесением, да не взял он голубей: тропа тыльная, ровная, на ней никогда ничего неожиданного не случалось. Беспечность, надежда на авось — как теперь это ни называй, дела не поправишь.

«— Пошли, — скомандовал коноводу. И добавил: — Пока я не вступлю в переговоры, себя ни в коем случае не демаскируй. Понял?»

«— Как не понять! Тогда, считай, пропали мы».

Когда Богусловский, обойдя поляну, выполз на взгорок, он увидел почти не изменившуюся картину: четверо все еще продолжали возлежать на заплечных мешках; под навесом у поленницы, уже нарубив изрядно дров, дымили самокрутками двое, и только тот, что набирал прежде воду, находился в избушке. Похоже, растапливал печь, ибо из трубы начинал куриться дымок.

«Один — ничего. Хорошо, что остальные на виду».

Богусловский поднялся во весь рост. Карабин на изготовку. Крикнул зычно:

«— Предлагаю оружие сложить, самим отойти на десять шагов и лечь лицом вниз!»

Словно вихрем бросило на землю всех шестерых. И маузеры уже в руках. Богусловский упал и откатился, а пули прошили малинник в том месте, где он стоял.

Из домика выскочил седьмой и, споткнувшись, осел медленно к порогу.

«Молодцом! — похвалил Богусловский коновода. — Одним меньше!»

Но услышали остальные выстрел со спины, трое из них развернулись, но не стали стрелять безвестно куда. Расползаются пошире и ждут выстрела с опушки, чтобы наверняка бить.

И тройка, что против него, Богусловского, осталась, тоже больше не стреляет. Тоже ждет верной цели.

А у Богусловского позиция неважная. С трудом видна поляна, но, чтобы выстрелить прицельно, бугорок мешает. На него не выползешь: сразу увидят. Но и не лежать же здесь без дела? Решил рискнуть: вернуться на прежнее место, откуда поляна как на ладони. А после выстрела вновь сюда откатиться.

Медленно, чтобы не обозначить своего места шевелением веток, выполз Богусловский из ямки, выделил того, кто ловчее лег на мушку, и, нажав спусковой крючок, покатился в ямку. Зацокали пули, перекусывая ветки малинника, а Богусловский в полной безопасности считает выстрелы.

Двое только против него остались. Начало хорошее. Только бы не увлекся коновод, не демаскировал себя в горячке боя. Хотя не новичок, не первый год на границе. И все же позиция у него похуже. Отсюда, сверху, сподручней бить, да и ямка так кстати подвернулась…

Теперь влево решил проползти Богусловский. И коноводу помочь.

Удачным оказался и второй выстрел. Теперь четверо против двоих.

Ошибался Богусловский: коновод тоже скосил одного, когда тот попытался, стремительно вскочив, убежать в лес. Только и сам не уберегся: впилась пуля в руку повыше локтя. В голову предназначалась, да чуть-чуть занизилась.