Александр Яковлев - Человек и пустыня

О бригаде уже говорили по всем пристаням города Горького, каждый день писала о ней газета, бригаду стали перебрасывать с одного участка на другой — на прорывы…

Первая декада сентября была объявлена на всем водном транспорте стахановской. На рейде перед городом и ниже города по Волге длинными рядами стояли баржи, ожидая перегрузки и разгрузки. Сентябрь — самый рабочий месяц у грузчиков: надо успеть все сделать до ледостава. Стахановская декада была объявлена вовремя. И в эту декаду бригада Острогорова постановила работать, не считаясь со временем.

— Все равно зима идет — зимой отдохнем.

Пятнадцатого сентября, вечером, в клубе водников было отчетное заседание — по стахановской декаде. Днем перед заседанием на причал к Семену пришел профорг. Поговорили о делах, потом профорг сказал:

— Вот что, Семен Иваныч, тебе придется ныне речь сказать. Приготовься.

Семен нахмурился: речей-то говорить он не любит, и не доводилось выступать на собраниях.

— Да уж ты как-нибудь. Понатужься, — засмеялся профорг.

— О чем же говорить?

— Мало ли о чем! Ну, скажи, как работали в декаду, как ты объединял людей в звенья, по каким признакам. Да, вот еще что, — ты знаешь, как жили грузчики прежде. Семья Острогоровых — известная семья. Скажи, как жили прежде и как теперь. Куда грузчики девают деньги… Ну, ты сам знаешь.

Семен смущенно почесал в затылке:

— Непривычный я в этом.

— А ты привыкай. Ты у нас знатным человеком становишься, говорить доведется.

И ушел.

Всю остальную часть дня Семен ходил как связанный. «О чем же сказать? Как живут грузчики? Вот Белов купил кровать за триста рублей — с шишками, с матрацем». Семен про себя засмеялся: «Нешто про кровать рассказать?»

В клуб пошли всей бригадой — пятьдесят два человека, а пятьдесят третья — Марья Острогорова — Семенова жена. Когда вошли в трамвай, она оглядела грузчиков и зашептала мужу на ухо:

— Гляди, гляди, как все оделись!

Семен оглядел всех, — в самом деле все оделись чисто, в новых пальто. «Нешто про одежу еще сказать?» — подумал он, все время мучительно подыскивая, о чем говорить на собрании.

Клуб водников помещался в большом здании на бывшей ярмарке. До революции здесь был ресторан. Семен помнил, как из окон, бывало, доносились пение и пьяные крики.

Сейчас полным-полно собралось грузчиков, пришли и начальники участков, механизаторы, счетоводы. Перед эстрадой, заставленной пальмами, большим кружком сидели музыканты. Трубы их сияли под тысячесвечными лампами. В зале стоял сдержанный шум. У Семена забилось сердце, он оглянулся тревожно (мысль о выступлении мучила его, как заноза). Но кругом были все знакомые лица. Вот Бородулин Федор — бригадир со второго участка, — он все кричал, что «всем пить даст». При виде его Семен почувствовал прилив задора. Вот Николай Смирнов издали кивает головой. Надо быть дураком, чтобы при нем смутиться. «А, скажу что-нибудь», — решил он и стал оглядываться уже спокойно.

Вдоль стены прошел представитель наркомата Дулейкин — высокий, худой. Здесь, среди грузчиков, он стал будто меньше ростом. Прошел инструктор политотдела.

— Все начальство нынче здесь! — зашептал кто-то позади Семена.

Представитель профсоюза водников открыл собрание. Музыка оглушительно сыграла «Интернационал». Председатель прочитал список, кого партком и профком предлагают избрать в президиум. И тут Семен будто прыгнул в холодную воду — такой дрожью обдало, когда председатель назвал его имя. Марья, сидевшая рядом, зашептала радостно: «Тебя! Тебя!» Семен торопливо толкнул ее локтем: «Молчи!»

— Какие изменения? Какие дополнения? — взывал председатель. — Товарищи члены президиума, прошу занять места.

Музыка заиграла веселый марш, пока там и здесь поднимались избранные и шли на эстраду. Представитель наркомата взял Семена за рукав, посадил рядом с собой — в первом ряду, прямо у стола. Семен положил было руки на стол, но они ему показались слишком огромными, и он спрятал их под стол, в складках красной скатерти.

— Товарищи! Основной доклад о работах горьковской пристани сделает представитель наркомата Дулейкин, — крикнул председатель.

Все глаза повернулись к Дулейкину, и Семен облегченно пошевелился. «А чего я робею?» — подумал он. И, чуть улыбаясь, посмотрел туда, где сидела Марья. Виднелась только половина ее лица. Марья заметила его пристальный взгляд, кивнула головой.

— На первое место в нашем соревновании вышла бригада товарища Острогорова, сидящего вот здесь! — говорил Дулейкин и, повернувшись к столу, показал на Семена.

В зале что-то грохнуло, будто повалился потолок. Сразу лица оживились, белые хлопающие руки замелькали, как птицы.

— Вы знаете, товарищи, Острогоров происходит из старинной семьи грузчиков Острогоровых, которая славилась издавна своей силой и буйством. Прошлую темную славу этой семьи ныне сменяет светлая слава нашего прекрасного работника, бригадира…

В зале опять загрохотали хлопки. У Семена билось сердце.

— Нами постановлено выдать бригаде Острогорова первую премию в десять тысяч рублей…

— Урра! Браво! — закричали в зале.

Дулейкин поднял руку.

— Из этих десяти тысяч одна тысяча присуждается персонально бригадиру Острогорову…

Музыка заиграла туш, и зал наполнился грохотом. Начальник пароходства встал со стула и, глядя прямо в лицо Семена, оглушительно аплодировал. Семен растерянно поднялся. Дулейкин с другой стороны тоже смотрел ему в лицо и неистово хлопал. И со всех сторон — лица, лица, улыбки, хлопки, музыка.

— Браво! Урра! Острогоров!

Семен, беспомощно улыбаясь, стал кланяться. Он плохо понимал, что происходит.

Но вот шум стал стихать, все опять сели на места. Дулейкин опять закричал в зал:

— Вторая наша премия, пять тысяч рублей, выдается женской бригаде Илюниной.

И опять гром, музыка, шум. Илюнина поднялась красная, с блестящими глазами. Семен тоже встал, захлопал огромными ладонями… И дальше все пошло проще — речи, музыка, шум в зале. Говорил начальник пароходства — опять с особенным почетом о бригаде Острогорова, потом инструктор политотдела… Председатель нагнулся к уху Семена, сказал шепотом:

— Сейчас твоя очередь.

— О чем же сказать?

— Скажешь, как работали. И о прошлом скажи. А вот теперь ты… (Он поднялся.) Товарищи, слово имеет бригадир Острогоров.

Весь похолодевший, подошел Семен к трибуне.

— Теперь… я скажу, как мы работали, — хрипло начал он и дважды кашлянул. — Конечно, до стахановского движения мы работали по старинке, как мой дед и отец работали. А тут разговор пошел — ударники, стахановцы, рабочее место. Я сперва и не знал, что это такое…

Он рассказал, как бригадир с третьего участка вызвал его на соревнование, как он ругался про себя, оскорбленный, как научился готовить рабочее место, следил за работой товарищей, объединял в звенья, «равный к равному».