Вячеслав Тычинин - Год жизни

Галган даже не попытался сбросить Тараса. Он знал, с кем имеет дело. Втянув голову в плечи, убийца кинулся бежать. Позади услышал тяжелые скачки. Захолонуло внутри. Закричал, протяжно и дико. Животный ужас рвался наружу:

— А-а-а!..

Потом Галган бежал молча. А в голове стремительно, клочками: «Господи, только б спастись... только б жить... никогда...» Позади неумолимо, тяжко — туп, туп, туп! И опять: «Только б добежать... жить... жить!..»

В узком лазе, на животе, змеей, Галган немного опередил Тараса. Богатырю мешали широкие плечи. Но едва Галган поскакал вниз по растрелам, как снова услышал над головой неотвратимое: туп, туп, туп...

Лампочку не успели подобрать ни Галган, ни Тарас. Вокруг стоял мрак. Но ужас придал крылья Галгану. В темноте он перелетал с бревна на бревно, в кровь разбивая колени, обдирая руки. И, не отставая ни на шаг, следом прыгал Тарас, наизусть знавший весь этот ходок.

Внизу посветлело. Блеснула электрическая лампочка. Медлить нельзя! Тарас прыгнул на Галгана. Сорвались вниз, покатились по щебню. Безумным усилием, от которого что-то оборвалось внутри, Галган выскользнул из-под Недели. Хромая, побежал. И здесь Тарас нагнал его.

Всю силу ненависти вложил Тарас в свой страшный удар, метя в голову. Как яичная скорлупа разлетелся бы череп Галгана, но Тарас споткнулся, и удар пришелся по плечу. Переломились ключица и лопатка. Выломленная рука обвисла плетью на сухожилиях. Галган дико взвыл, завертелся на месте волчком и упал.

Тарас размахнулся вторично, но немыслимым усилием воли сдержал себя, заскрипел зубами. Взять гадюку живьем!

10

В поисках Крутова Царикова исколесила половину прииска. В конторе ей сказали: «Подписал бумаги и пошел на участок Охапкина». На участке рабочие посочувствовали радистке: «Самую малость не захватила, девушка. Был Игнат Петрович, да весь вышел. Сказал — пойду в бригаду Черепахина». Никита Савельевич высунул бороду из окна кабины экскаватора, приложил ладонь к уху, силясь разобрать, что кричит ему эта пестро одетая женщина, боязливо остановившаяся поодаль от его могучей машины. Поняв, обрадованно закивал головой, показал в сторону конторки участка. Но и здесь Крутова не оказалось. Лаврухин засуетился, изобразил сожаление всеми морщинами опухшего лица и шмыгнул багрово-сизым носом. «Пораньше бы, Ирина Леонтьевна. В контору к себе пошел». Радистка вздохнула, вытерла капельки пота на смуглом лице и направилась обратно к конторе прииска.

А в это время Крутов сидел в своем кресле, прикрываясь рукой от солнца, и внимательно слушал. На усталом, небритом лице особенно заметно проступили морщины. Временами при повороте головы седеющий ежик волос вспыхивал под лучом солнца чистым серебром.

Напротив Игната Петровича сидел Арсланидзе.

— Наш бриз бездействует,— говорил парторг прииска.— Черепахин подал два важных предложения, но ни одно из них не рассмотрено. Даже не рассмотрено, не говоря уже о внедрении! Чертежи нового промывочного устройства...

Шум за окном прервал беседу. Игнат Петрович с кряхтением повернулся в кресле.

— Что это? Неделя идет, тащит кого-то,— с недоумением проговорил он.— А народищу за ним! Сюда идут...

Топот многочисленных ног по коридору. Возбужденные голоса. Ближе, ближе...

— Куда они лезут? Я же сказал — никого пока не пускать! — сердито крикнул Крутов секретарше.

Но толпа горняков уже ввалилась в приемную. В запертую дверь кабинета нетерпеливо забарабанили.

— Игнат Петрович, откройте!

Крутов повернул ключ в замке и отступил назад.

У его ног на полу, неловко подвернув под себя выломанную руку, лежал Галган. На меловом лице бисеринками выступил холодный пот. Глаза закатились. Сквозь разодранную в клочья рубашку на крашеные доски сочилась кровь. Тарас не очень заботился об удобствах для своего врага, пока волок его к конторе, и тот потерял сознание.

Минута молчания — и сразу взрыв голосов. Весь еще во власти пережитого, Тарас начал рассказывать. Никто не заметил, как в кабинете появилась Царикова. Она протиснулась к Галгану.

— Что с ним? Кровь... Боже мой! Тимофей Яковлевич! Он разбился? Да поднимите же его с пола! Что вы стоите? Надо вызвать врача!

— Не врача, а милицию! — гневно возразил Тарас.— Чуть не отправил меня на тот свет, бандюга!

Веки Галгана затрепетали. Открылись мутные глаза, скользнули безучастно по лицам рабочих, по лицу Цариковой и вдруг расширились, округлились, наткнувшись на атлетическую фигуру Недели.

Царикова замолчала, попятилась. Игнат Петрович увидел у нее в руке бумажку, почти машинально взял и развернул. Вверху стояло: «Секретарю райкома партии Проценко».

Несколько раз Игнат Петрович перечитал эту строчку, не понимая ее смысла. «Проценко. Какому Проценко? Секретарю райкома партии... Но почему сюда? Он же... Ошибка? Ах!..»

— Эй! Рассыльный! Секретарь! Кто там есть? — закричал Игнат Петрович через головы горняков.— Сейчас же узнать, не пришел катер из Атарена?

Словно в ответ, с реки отчетливо донеслось татаканье подходившего катера.

— Ну!..— только и сказал Крутов, хватаясь за голову.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

РАЗВЯЗКА

1

Третий день секретарь Восточного райкома партии Евгений Федорович Проценко жил на «Крайнем».

Если бы в двадцатых годах кто-нибудь сказал Женьке Проценко, что он будет партийным работником, он бы только засмеялся в ответ: «А может, министром?»

Кочегар волжского парохода «Сыз_ранец» Федор Лукич Проценко в самых смелых своих мечтах видел сына Женьку машинистом. Об этом же мечтал и Евгений. С детских лет он плавал вместе с отцом по Волге, ел и спал в трюме, иногда сутками не поднимаясь на палубу. В пятнадцать лет Евгений уже умел не хуже иного заправского кочегара равномерным слоем забросать топку углем, очистить колосники от шлака, поднять пар в котлах. Цепко держа широкую совковую лопату в худых по-мальчишечьи руках, Евгений ловко, веером, посылал уголь в дальние углы топки, отворачиваясь от ее знойного дыхания.

Мать рано умерла от тифа, который свирепствовал тогда по всему Поволжью, и между отцом и сыном установились те свободные, не по возрасту равноправные отношения, которые так обычны в подобных простых рабочих семьях. Грамоты Федор Лукич не знал. Он и подписывался-то в ведомостях на зарплату с трудом, придерживая бумагу заскорузлым пальцем с навечно въевшейся в него мелкой угольной пылью. Тем сильнее хотелось кочегару видеть своего единственного сына грамотным человеком. Да и намеченная в будущем профессия машиниста требовала кое-каких теоретических знаний. Продолжать ходить в школу при постоянных плаваньях по Волге Евгений не мог. Оставить его в каком-нибудь городе, у чужих людей, отец не решался. И Евгений проходил науку у помощника капитана, принявшего живое участие в судьбе паренька.