Вячеслав Тычинин - Год жизни

— Ты поцелуйся с ними,— добродушно подтрунила Зоя. Она наблюдала в зеркало за мужем.— Я иногда думаю, книги тебе дороже жены.

— Смейся, смейся,— живо подхватил Алексей,— а книги — наши лучшие друзья. Они никогда не отказываются поговорить с тобой, никогда не важничают, всегда готовы перенести тебя куда угодно. Что может увидеть, объездить средний человек за свою короткую жизнь? А с книгой ты побываешь и на развалинах Карфагена, и в Антарктиде, и в пустынях Марса, и на дне океана в батисфере — всюду!

— Я тоже читаю,— возразила Зоя,— только не умираю над книгами, как ты. И не признаю романов без любви, разлуки, ревности.

— Без любви, разлуки? А вот,-сейчас же отозвался Алексей и вынул томик стихов Симонова в голубоватой обложке,— разве это не чудесно? Слушай.

Томик привычно раскрылся в нужном месте, и Алексей с подъемом продекламировал:

...Да, пускай улыбнется! Она через силу должна,

Чтоб надолго запомнить лицо ее очень спокойным...

Как охранная грамота, эта улыбка нужна

Всем, кто хочет привыкнуть к далеким дорогам и войнам.

...И, домой возвращаясь, считая все вздохи колес,

Чтоб с ума не сойти, сдав соседям себя на поруки,

Помнить это лицо без кровинки, зато и без слез.

Эту самую трудную маску спокойной разлуки.

На обратном пути будем приступом брать телеграф.

Сыпать молнии на Ярославский вокзал, в управленье.

У этого поезда плакать не принято. Штраф.

Мы вернулись! Пусть плачут. Снимите свое объявление.

— Двенадцать строк, а какая выражена сила нежной любви, выдержки в разлуке, глубокого счастья при встрече! «Помнить это лицо без кровинки, зато и без слез...» — медленно на память повторил Алексей.— Как это хорошо сказано поэтом! Тебя трогает?

— Очень. Скажи, мне пойдет к костюму эта блузка?

Алексей со вздохом захлопнул томик стихов, сунул

его на полку.

Над входом в клуб, освещенное гроздьями электрических лампочек, ярко пламенело красное полотнище. Во всех окнах приветливо светились огни. Из горластых рупоров радиодинамиков разносилась бодрая музыка. Откуда-то послышался перебор гармоники. Заглушая ее, взвилась песня. В хор грубых мужских голосов серебряной ниткой вплелся высокий девичий голос.

Когда Шатровы разделись в гардеробной и вошли в фойе, танцы были в разгаре. К Зое сейчас же подлетел, расшаркался перед ней завклубом—долговязый блондин с бачками,— и она унеслась с ним. Шатров пошел

Вдоль стены, увертываясь от танцующих, отыскивая зна-комых. Искать пришлось недолго.

— Алексей, дружище, иди сюда! — услышал Шатров обрадованный голос Арсланидзе.

Рядом с ним сидела его жена Тамара, геолог прииска. Алексей несколько раз встречался с ней на полигонах и у шахт. Поодаль Шатров увидел улыбающиеся лица Никиты Савельевича и Евдокии Ильиничны. Клава тоже была тут. Она о чем-то пересмеивалась с Неделей, прячась за его широкую спину. Как видно, уже основательно хлебнув водочки ради праздника, красный, Лисичка восседал на одном стуле вместе с неразлучным Чугуновым.

Шатров обошел всех, здороваясь, поздравляя с праздником, потом подсел к Арсланидзе.

— А где же Зоя Васильевна? — поинтересовалась Тамара.

— Вон она,— с плохо скрытой досадой махнул в сторону танцующих Шатров.— Подметки протирает.

— Подметки? Вы слишком строги к ней, Алексей Степаныч ,— возразила Тамара. Длинные ресницы приподнялись. Полные губы тронула легкая усмешка.— Зоя Васильевна молода, ей хочется потанцевать, повеселиться. Пойдут дети, тогда уж не до танцев будет.

— Видал, Алексей,— смешливо сказал Арсланидзе.— Каков адвокат? Женщины — это, брат, такой народ... Горой одна за другую!

— Вы меня не поняли, Тамара... Михайловна. Так, кажется? — поспешил оправдаться Шатров.— Я не путаю ваше имя-отчество?

— Зовите меня просто Тамарой.

— С удовольствием. Вы меня не поняли, Тамара. Я не против того, чтобы Зоя потанцевала. Я и сам танцую, хоть и плохо. Но все хорошо в меру. А Зоя без ума от танцев.

— Так воспитывайте жену! Это ваш долг. Вы, мужчины, очень странные, на каждом шагу твердите, что надо терпеливо воспитывать кадры, учить людей, а о самом близком человеке, о жене, не заботитесь. Или она не «кадр»?

— Сдаюсь,— шутливо поднял обе руки Шатров.

— Извините, что я так бесцеремонно читаю вам нотацию.— Тамара ласково положила свою узкую теплую ладонь на руку Алексея.— Да еще в такой вечер. Я неисправимая резонерка. Мне всегда попадает за это от Георгия. Но сейчас я говорю на правах нашей будущей дружбы. Надеюсь, мы подружимся с вами?

— Обязательно!—убежденно подхватил Шатров.

Он хотел сказать еще что-то, но в это время зазвенел

звонок. Танцующие пары смешались. Обмахиваясь платком, Зоя подошла к мужу. Алексей представил ее Георгию и Тамаре. Женщины обменялись улыбками, незаметно, но внимательно осмотрели друг дружку.

— Вы еще никуда не приглашены? Отлично. Супруги Арсланидзе имеют честь пригласить чету Шатровых к себе на встречу праздника,— церемонно сказал Георгий, с трудом сохраняя чопорный вид.

— Чета Шатровых с благодарностью принимает столь лестное приглашение,— в тон ему ответил за обоих Шатров.

Маленькая компания весело расхохоталась.

Раздался второй звонок. Теснясь, перекидываясь шутками, из фойе все повалили в зал.

Обрамленный алыми знаменами, в глубине сцены стоял большой белый бюст Сталина. У самой рампы поместились длинный стол президиума, накрытый кумачом, простенькая трибуна, обшитая фанерой, задрапированная бордовым плюшем. Сцену освежали большие лапы зеленого стланика.

Оглядывая гудящий зал, Шатров везде видел знакомые лица. В первом ряду удобно устроился с какой-то бойкой девицей Сиротка. Девица поминутно давилась смехом, не обращая внимания на любопытствующие взгляды соседей. Половину ряда заняла семья Черепахиных. Неделя сидел вместе с Клавой такой откровенно счастливый, что на него нельзя было смотреть без улыбки. В уголке приткнулся Лаврухин. Он что-то рассказывал Галгану, ожесточенно жестикулируя. Кончик большого носа Лаврухина ярко пламенел.

По проходу торопливо шел Кеша Смоленский, с красной повязкой распорядителя на рукаве, озабоченный, застегнутый на все пуговицы. Накануне Кеша почти не ложился спать. Заболел баянист. Мыши изгрызли декорации. В последний момент выяснилось, что у Карася пропала вышитая рубаха, а с ней и украинские шаровары— и Одарка наотрез отказалась играть с Карасем, наряженным в узкие штаны производства «Ленодежды»... Прищ-лось уговаривать строптивых, самому красить декорации, искать нового баяниста.

За столом президиума появились Крутов, Норкин, Ар-сланидзе, несколько рабочих. Игнат Петрович привычнохозяйским жестом отодвинул стул, сел в центре и сейчас же начал писать, заслоняя глаза рукой. Норкин скромно примостился на крайнем стуле возле трибуны, держа в руках наготове папку с текстом доклада.