Николай Яккола - Водораздел

— Эй, эй!

Пулька-Поавила и Крикку-Карппа оглянулись: из окна одной избы кто-то махал им рукой.

Это был Теппана.

— Милости просим, заходите, — радушно встретила вошедших хозяйка дома, еще довольно молодая миловидная женщина.

Теппана сидел за столом в одной нательной рубахе, точно хозяин дома. Сразу можно было заметить, что он успел хватить.

Теппана со своим взводом прибыл в Подужемье вечером. В Кеми им, как разведчикам, которые должны были выступить в путь первыми, выдали паек больше обычного. Так что они чувствовали себя вправе погулять, благо было на что. И если бы Теппана не хлебанул еще дома, вряд ли ему пришло бы в голову пойти знакомиться с женщиной, о которой ему как-то рассказывал Харьюла. И если бы Степанида не отведала вместе с ним в честь знакомства того же рома, может, ничего бы и не произошло. Но все случилось именно так, а не иначе. На утро Степанида, выгоняя корову в лес, рассказывала своей соседке:

— Лежу я в кровати. Смотрю — мужик входит. Ничего не говорит. Снимает шапку — и за стол. Я думаю, чего это он. А он ест, ест. Поел, перекрестился. И снимает пиджак. Сел на край кровати. Ничего не говорит. Я думаю, чего это он…

Степанида принесла Пульке-Поавиле и Крикку-Карппе по кринке молока. Попив молока, мужики почувствовали себя почти как дома. Потом Теппана, вытащив фляжку, попросил:

— Степанидушка, подай-ка пару чашек.

Хозяйка с готовностью бросилась выполнять просьбу. Когда она принесла чашки, Теппана обнял ее за талию и привлек к себе.

— Отстань, бесстыдник. — Степанида вырвалась и пошла опять к буфету, ворча под нос: «При людях…»

— Вот ужо я расскажу Моариэ, — пригрозил Крикку-Карппа, щуря свои маленькие глаза.

— Ш-ш! — Теппана погрозил пальцем, потом показал на висевшую на стене фотографию. — Поглядите-ка сюда.

На снимке были два бравых солдата. Один сидел, другой стоял, опустив руку на плечо товарища.

— Да это ты, — Пулька-Поавила узнал в одном из солдат Теппану.

— Хороший был товарищ, — вздохнул Теппана. — Только сложил голову… А за что?

На глаза Степаниды навернулись слезы.

— Принеси и себе чашку, — сказал ей Теппана. — Выпьешь с нами, помянем Николая. Да не реви ты, слезами горю не поможешь…

Крикку-Карппа, морщась, отодвинул свою чашку: «Не могу я…» Поавила выпил. За упокой души погибшего солдата он не мог не выпить. Ведь где-то там сложил голову и его старший сын. А теперь и он сам тоже отправляется в опасный путь. Кто знает, может, и ему не суждено добраться до дому.

— Вот приедем домой и опять свою власть установим, бедняцкую власть, — сказал Теппана, утирая губы рукавом рубахи. — Шкуры-то своей мы не продали, хотя и в чужой шкуре ходим.

«Как знать, — подумал про себя Пулька-Поавила. — В отряде разное толкуют. Один одно, другой другое».

— И Пекку они забрали, — сказал он.

— Забрали и выпустили, — ответил Теппана. — Пришлось выпустить, потому что мы потребовали. А то б мы им такое устроили…

Пулька-Поавила был рад, что мужики из отряда сделали то, что он сам собирался сделать в Кеми. «Выходит, они за права человеческие борются», — подумал он о легионе с возросшим уважением.

Пекку действительно освободили. Обращение правительства Советской России к британскому правительству с нотой протеста по поводу убийства руководителей Советской власти в Кеми, прибытие в Попов-остров представителей Архангельского губсовета, возмущение, которое вызвали злодеяния белогвардейцев и их заморских «союзников» среди населения — все это заставило командование оккупационных войск маневрировать. Всю вину оно свалило на некоторых распустившихся солдат и офицеров. Новый начальник гарнизона Пронсон вызвал к себе коменданта Кеми Тизенхаузена и отчитал его, порекомендовав избегать таких методов, которые могут повлечь за собой разногласия среди своих. Солдат, совершивших изнасилование, отправили на фронт, а арестованных освободили. Сделано это было для того, чтобы успокоить возмущенных рабочих.

— Пекка теперь в отряде, — продолжал Теппана.

— Вступил, значит?

— Пришлось. А то бы не выпустили, — ответил Теппана.

Вот оно что! Это дополнение Теппаны испортило радужное настроение Пульки-Поавилы.

затянул Теппана. — Ну мы этих вояк… Дьявол побери… штыком: раз — и в брюхо. Таков приказ.

— Скоро ли выступим? — спросил Поавила.

— Утром узнаете, — ответил Теппана с загадочной улыбкой.

В избу вбежал сын Степаниды. Теппана подозвал мальчика к себе и, зажав ладонями его голову, пошутил:

— Этот Коля парень что надо: голова как репка, лоб что у быка — крепкий, а брюхо как у генерала.

Все засмеялись, а Коля спросил:

— У тебя есть пустые патроны?

— Пока нет, но скоро будут, — ответил Теппана.

— А куда же девался Тимо Малахвиэнен? Что-то о нем не слышно ничего, — спросил Пулька-Поавила.

— Его расстреляли в Кеми, — сообщил Теппана. — Еще весной, когда Советы были. Руочи послали его шпионом.

От этого известия, вернее от того, что Теппана сообщил его таким беззаботным тоном, Пульке-Поавиле стало совсем не по себе, и он заторопился уходить.

— Пора. А то отделенный подумает, что мы сбежали.

— Попейте еще молочка, — предложила им Степанида и принесла по новой кринке молока.

Мужики опорожнили кринки, вытерли молоко с усов, поблагодарили и пошли.

На обратном пути Пулька-Поавила сидел на веслах, Крикку-Карппа правил.

— Ты заметил, как Теппана со Степанидой-то, а? — спросил Крикку-Карппа. — У самого дома баба да ребенок.

Крикку-Карппа был человеком набожным и такие вещи он не одобрял. Поведение Теппаны не укладывалось в старые добрые традиции. Кроме того, эти его разговоры о штыках, всаженных в брюхо, о расстреле Тимо оставили у Крикку-Карппы на душе нехороший осадок, и Теппана представлялся ему теперь только в плохом свете. Пульке-Поавиле тоже не понравилась развязность Теппаны, но они оба решили, что Моариэ говорить ни о чем не стоит.

На следующий день рано утром Теппана со своими разведчиками прибыл на трех лодках к Вочажу. Быстро перетащив лодки в верховье порога, они вновь погрузили в них свои тяжелые рюкзаки и отправились дальше, навстречу неведомой судьбе.

— Кланяйся там нашим, — крикнул Поавила Теппане, уже вскочившему в лодку.

— Поклоны-то обязательно дойдут, — сказал Теппана, усаживаясь на корме. — Ну, владыка ветров, помоги гребцу, пособи веслу.

Лодка отошла от берега.

В полдень на Вочаже стало еще оживленнее и шумнее. Одна за другой подходили лодки из Зашейка. Их было немало: ведь в поход отправлялись две роты отряда. Часть штаба и солдат оставили в Кеми как бы заложниками, чтобы отряд не вздумал разбежаться по лесам или повернуть оружие против тех, кто его ему дал. Кроме того, остались заболевшие «испанкой» — так называли свирепствовавшую в Кеми болезнь. Часть людей пришлось оставить на Вочаже — охранять склады отряда. Получилось так, что Пулька-Поавила отправился на первых лодках с грузами, а Крикку-Карппе приказали остаться. Он не знал, радоваться этому или печалиться. Хотя лодки с грузами и шли в арьергарде отряда, все же никто не мог быть уверен, что противник не оставил засады. Вдруг откуда-нибудь с берега из-за ели грянет выстрел и… А, с другой стороны, хотелось скорей попасть домой.