Николай Яккола - Водораздел

— Говорят, даже Максим Горький пришел в ужас, — продолжал полковник. — Вы слышали, наверное?

— Да, — ответил Ахава, все еще не понимая, к чему клонит Пронсон.

— Кстати, теперь имеется возможность перейти в Совдепию, — вдруг сказал полковник. — Знаете?

— Да. — И, подумав, Ахава добавил: — Я намерен воспользоваться этой возможностью.

— Я, между прочим, ожидал от вас чего-то в этом роде. — Пронсон зажег потухшую папиросу и продолжал: — А может быть, разумнее было бы остаться на постоянную службу в британской армии? Повышение в звании вам обеспечено. Ваши способности офицера и ваш опыт…

Ахава отрицательно мотнул головой.

— Жаль, жаль. А вы не думали вернуться к родителям? Это можно было бы устроить. Они, кажется, живут где-то в северной Финляндии. Говорят, отец ваш пользуется там большим уважением.

«Отец? Где он теперь? Жив ли вообще?»

Иво ничего не знал об отце с тех пор, как отправил его под конвоем в Петроград. Возвращаться в Финляндию Ахава не мог не только из-за отца.

Иво повторил, что он желает перейти на территорию, контролируемую Советской властью, поскольку имеется такая возможность.

— Но вы все же подумайте, прежде чем принять окончательное решение, — посоветовал Пронсон с таким видом, словно он от всего сердца пытался спасти Иво. — У вас имеется несколько возможностей… Да, чуть не забыл… — Полковник взял из ящика стола какую-то бумажку. — Взгляните-ка на это.

Это была отпечатанная на гектографе листовка.

«Братья, оглянитесь вокруг!..»

Ахава жадно вцепился глазами в листовку.

«Английские буржуи закабалили вас. Вас заставляют служить попам и банкирам. Вас заставляют убивать своих братьев-рабочих и крестьян-бедняков. Братья! Не соглашайтесь быть палачами трудового народа. Дезертируйте из белых войск, переходите на нашу сторону…»

Пронсон протянул руку за листовкой — хватит.

— А в вашем легионе подобное чтиво не попадалось? — спросил он, пытливо глядя в глаза собеседнику.

Ахава покрутил головой.

— Как видите, там вас уже ждут, — сказал Пронсон, убирая листовку в стол. — Но я советовал бы вам все же еще раз подумать, прежде чем решить окончательно.

Когда Ахава вернулся в штаб, Теппана был уже там и что-то горячо доказывал Ховатте:

— …Да мы же ведь из Пирттиярви…

По огромному синяку под глазом Теппаны Ахава сразу догадался, что это и есть тот самый буян.

— А вот это наш Иво Ахава, — представил Ховатта Иво, словно речь только что шла о нем.

— Слышал я о тебе еще в Пирттиярви, — обрадовался Теппана. — Ховатта о тебе рассказывал. Ты, говорят, по-настоящему за народ стоишь. Ховатта — тоже, только он трусоват. Хи-хи! Ну, я пошел. Надо лошадь покормить. Да и к Пекке зайти. От Наталии привет передать.

— Пекка, наверно, еще не приехал, — сказал Ховатта. — Он позавчера уехал в Сороку. Как узнал, что Палагу там арестовали, сразу и поехал.

— Арестовали? — Теппана сразу стал серьезным. — Ну, бывайте.

Он задал корму лошади и, заперев конюшню, пошагал к станционному поселку.

Пекки дома действительно не было, но у них сидел какой-то гость, мужчина с черной бородой. Фомич, как всегда, сапожничал. Матрена читала по слогам: «Братья, оглянитесь вокруг. Английские буржуи…» Заслышав в коридоре шаги Теппаны, она поспешно сунула листовки под матрац.

— Погодка! Сразу два ветра дуют. Один полы поднимает, другой снег под полы бросает, — сказал Теппана, войдя в комнату. — Мир дому сему.

Он пристально смотрел на чернобородого мужчину. Лицо показалось знакомым, но Теппана не сразу узнал этого человека. А, да они когда-то, много лет назад, были вместе на сплаве на Колханки. И один раз случайно встретились здесь, в Кеми, на уездном съезде Советов. Только теперь этот человек почему-то изменил свою внешность: одет он был как настоящий цыган да и борода у него была намного длиннее, чем раньше.

— Да никак Соболев?

— Он самый.

И чтобы предупредить любопытство Теппаны, бородач поспешил объяснить:

— Вот приехал поглядеть на шурина. Да и молодую невестку хотелось повидать.

Не было ничего странного в том, что Соболев приехал навестить родственников. Это обстоятельство Донов тоже учел, отправляя его в тыл противника.

— А Пекка не вернулся? — спросил Теппана. — Я слышал, он уехал в Сороку.

— Ждем сегодня. Поезд должен вот-вот прийти, — сказала Матрена.

Теппана достал из кармана аккуратные женские варежки и протянул их Матрене:

— Это от Наталии.

Какие, теплые! — обрадовалась Матрена, сразу примерив варежки. — Папа, гляди.

Фомич тоже был доволен подарком Наталии. Хорошо, что родственники у Матрены такие добрые. Такие же добрые, как и Пекка.

Матрена прислушалась, что делается у соседей. Ведь Маша одна, а ей вот-вот рожать. Нет, пока все тихо…

Зашел разговор об арестах. В последние месяцы в Кеми их было много. Забрали даже Батюшкова, того самого, что руководил обороной Кеми и под командованием которого белофинны были отбиты на подступах к городу. Не помогло даже то, что Батюшков был офицером царской армии. Он отказался вступить в белую армию, и теперь был на острове смерти, на Мудьюге. Рассказывали, что там связывают людей колючей проволокой по нескольку человек вместе и затем расстреливают… И Петя Кузовлев там. Его арестовали за участие в подпольной организации, действовавшей в депо. Бедная Маша…

Сквозь вой метели они за разговором не услышали, как подошел поезд.

— Господи! — всплеснула руками Матрена, когда в комнату ввалился Пекка с ребенком на руках. На голове у ребенка была большущая отцовская меховая шапка, из-под которой видны были только курносый нос и ярко-красные щеки.

— Сережка!

Соболев схватил ребенка, прижал к груди. Он не видел сына с тех пор, как ему пришлось уехать из Сороки. Палага с Сережкой остались там. Но вскоре пришли дедовские каратели и арестовали Палагу — за то, что она была женой «большевистского бандита» и еще за то, что поселилась в особняке владельца лесопильного завода Стюарта. Мальчика взяла к себе жена Тимохи, а Палага оказалась за колючей проволокой, в бараке, где жили заключенные, строившие аэродром.

— Как Палага? Худо? — спросил Соболев.

— Ясное дело. С утра до ночи таскают сырые доски, — ответил Пекка. — Надо бы ей как-то переправить сапоги. А то у нее старые совсем развалились. Проволокой да тряпками обмотала и ходит. Там и не надейся получить новые сапоги. Заключенные стали было просить какую-нибудь обутку, а начальник лагеря им и говорит: «Вот возьмем Питер, тогда и получите…»

— А Тимоха?

— Тимоха работает на лесопилке.

— Не взяли, значит…

— Тимоха рассказывал, — сообщил Пекка, — что в лесу неподалеку от Сороки позавчера расстреляли пять солдат второго северного полка. Говорят, не захотели пойти на фронт. Дедов самолично расстреливал…