Николай Яккола - Водораздел

— Только что говорили о спекулянтах и ворах… Расстрел на месте и точка… Емельян, Емельян! Что мне теперь с тобой делать? — спросил Донов.

— Расстреляй, — сказал Емельян.

— И расстреляю.

Когда до революции Донов думал о будущем, все казалось понятным и простым. Как-то на подпольном собрании он говорил о необходимости отмены смертной казни… А теперь все оказалось таким сложным. И он сам должен вынести смертный приговор. Когда в Кеми они решали, как быть с Алышевым, расстрелять его или нет, он тоже колебался… Как же быть, черт побери?

— Пошли!

Емельян послушно пошел.

— Ведь я… для тебя хотел…

— Ах, для меня!

Через несколько шагов Емельян опять сказал:

— Я не у крестьян… Сам же ты говорил, что религия — это опиум.

— Опиум и есть. — Донов остановился. — Слышишь, как бабы галдят?

Из деревни доносились возбужденные крики. Бабы, действительно, разошлись вовсю. Их не надо было гнать на собрание. Сами сбежались и стариков своих привели.

— Подумать только — церковь ограбили! Богохульники! Нехристи!

— Мы люди темные. Что с нами считаться…

— Неужто она такая, эта новая власть?

Все замолчали, когда Донов с вестовым вошли в избу.

— Здравствуйте, крещеные!

На приветствие Донова никто не ответил. Донов задумался. С чего начать? Начал он с сена, но один из стариков, с окладистой бородой, перебил его:

— Чего там… Сена у нас хватит.

Но кто-то из баб дернул его за рукав.

— Пусть говорит. Скотину нечем кормить, а ты… Давай говори.

— Красная Армия у бедных не берет, — успел сказать Донов, как бородач опять вмешался.

— Нонче мы все одинаково бедные.

Крестьяне уже усвоили одну истину: времена настали такие, что лучше быть бедным, чем богатым.

— …Завтра с вами рассчитаются, — пообещал Донов. — Придет интендант полка и заплатит новыми деньгами.

— А на кой ляд они нам. Подтираться, что ли… — раздался смешок.

— Тише вы, — зашумели бабы.

— Что касается того, что некоторые красноармейцы по своей несознательности взяли церковное имущество, то… — Донов взглянул на Емельяна… — то боец Емельян Петров пришел просить от имени этих красноармейцев у вас прощения…

В избе перестали смеяться. Просить прощения? Такого раньше не бывало. Бабы и мужики оторопели. Емельян тоже растерялся. Он до того оцепенел, что не мог и слова выдавить.

— Ну говори, — толкнул его Донов.

— Напрасно это вы, бабы, — начал Емельян сладким голосом. — Зря вы… Мы кровь проливаем… за вас… голодные воюем. Командир верно говорил… несознательные мы еще… Но погодите. Вот как разгромим империалистов всего мира, то мы…

— Ишь обхаживает. Что кот вокруг горячей каши.

— Ш-ш…

— …а потом советская власть научит баб грамоте, — разглагольствовал Емельян.

— Неужто?!

— …и вы узнаете, как земля летает вокруг солнца…

— Земля-то! — всплеснула руками старушка, которая приходила жаловаться на Емельяна. — Это что, вокруг солнышка-то летает? Который десяток на земле живу, а солнышко все из-за нашего поля поднимается. А мне, слава богу, уже восьмой десяток пошел… Кому ты голову морочишь? Ишь, вокруг солнца… Ай-ай-ай…

Тут в избу влетели ребятишки и наперебой закричали:

— Аэроплан летит!

Все выбежали на улицу.

Самолет летел низко. С колокольни церкви и со станции захлопали винтовочные выстрелы, но самолет улетел дальше, в сторону Медвежьей Горы. Через минуту послышался грохот орудий.

— А-вой-вой! Начинается! — завыли бабы, разбегаясь.

Донов поспешно зашагал на станцию. Емельян трусил за ним.

— Снег-то, гляди, какой… — говорил Емельян. — Дело к весне идет.

Вряд ли Донов расслышал, что ему говорил Емельян: он с тревогой вслушивался в артиллерийскую канонаду, с каждой минутой приближавшуюся к Уросозеру. Неужели белым удалось прорваться?

Рота, державшая оборону на правом фланге, у Восмосалми, понесла большие потери, осталась без командира и не смогла удержать противника, рвавшегося к Повенцу. На левом фланге, на Паданском направлении, белые тоже напирали все с большей силой, и положение стало угрожающим, но стоявший там второй батальон финского полка оборонялся пока успешно. Харьюла ходил туда выяснять обстановку…

Орудия грохотали уже совсем близко… В штаб вбежал запыхавшийся Соболев.

— У них бронепоезд… Ребята Вастена на прошлой неделе взорвали мост… Каким-то образом они его восстановили.

Белые восстановили мост и теперь их бронепоезд подходил к Уросозеру. Однако дойти до станции ему не удалось — пути оказались разрушенными во многих местах. Воспользовавшись передышкой, Донов решил отойти на более выгодные позиции. Остатки его изрядно потрепанного полка отступили на станцию Масельгскую. Туда же к тому времени прибыл построенный рабочими Путиловского завода бронепоезд. Но силы все равно были неравные, и после тяжелых боев Масельгскую пришлось оставить.

Кюллес-Матти и Харьюла шли к 17-му разъезду. Оттуда доносилась стрельба, и надо было выяснить, что там происходит. По дороге Матти рассказал о гибели Игната.

…Игнат вез боеприпасы. Лошадь у него совсем выбилась из сил, едва ноги переставляла. Белые догоняли его, слышны были их голоса. Лошадь остановилась. Игнат хлестнул ее раз-другой, но тащить она больше не могла. А белые уже совсем близко. Игнат взял одну гранату и сел на ящик с боеприпасами. Когда белые подошли к возу, он вырвал чеку…

— Леметти тоже живым не сдался, — сказал Харьюла. — Его ранило в спину. Тогда он привязал бинт к спусковому крючку, приставил ствол под подбородок и бахнул… Антикайнен рассказывал. Он у них комиссаром был.

Они подошли к какой-то деревеньке. Навстречу ехал пожилой крестьянин — вез навоз на поле.

— Гляди… Сеять собирается! — удивился Кюллес-Матти.

Крестьянин остановил лошадь и стал с подозрением вглядываться в Матти и Харьюлу.

— Белые у вас не появлялись? — спросил Харьюла.

— Утром были. Обратно ушли, вон туда…

И мужик показал в сторону разъезда.

До 17-го разъезда от деревеньки было версты две. Неужели там опять белые? Разъезд несколько раз переходил из рук в руки, вчера его отбили у белых… Теперь опять там стреляли. Неужели белые вернулись?

С винтовками в руках, готовые в любой момент открыть огонь, Харьюла и Кюллес-Матти приближались к разъезду.

До насыпи было рукой подать.

— Гляди, убитый, — вдруг остановился Харьюла.

Убитый был в мундире английского офицера.

— Иво Ахава!

Перед Кюллес-Матти лежал его бывший командир по красному финскому легиону.

Харьюла снял с головы шапку.

— В спину выстрелили… Бежать, мол, хотел…

Подполковник Дедов исполнил свою угрозу. Ахаву постигла та же судьба, что и многих других, кому белые позволили перейти в «совдепию», как они называли Советскую Россию.