Николай Яккола - Водораздел

«В начале мятежа советские органы не придали ему серьезного значения. Первоначально центральным органам не было также сообщено о действительном положении вещей, так что в центре не были полностью в курсе событий. Только после того, как лахтари разрушили 13 ноября на Мурманской железной дороге мост через Онду, в центре обратили бо́льшее внимание на эти события».

Итак, почва была подготовлена. В волостных и сельских Советах были свои люди. Пограничников на ухтинском участке границы было не более полвзвода, да и находились они на разных заставах, расположенных друг от друга за десятки верст. Работников особого отдела и милиции было еще меньше. К тому же началась демобилизация отслуживших действительную службу пограничников, и они стали уезжать со своих застав, не дожидаясь, пока прибудет замена. Организаторы мятежа решили, что настал подходящий момент.

Мятеж начался не в приграничных селениях, а в находившихся неподалеку от Мурманской железной дороги деревнях Тунгудской волости. Там был очаг восстания. Поэтому-то Хуоти и встретили в Войярви с такой неприязнью.

Вооруженное восстание в Вуоккиниеми было назначено его организаторами на 7 ноября 1921 года…

В бывшем волостном правлении отмечали четвертую годовщину Октябрьской революции. Неожиданно какой-то молодой человек разбил висевшую под потолком керосиновую лампу. В зале поднялся шум. На этот раз все и ограничилось паникой. За столом президиума сидели начальник ЧК, начальник милиции и избач, все с оружием; в зале так же были советские служащие, которым несколько дней назад было выдано оружие. И мятеж в тот вечер не начался. На следующий день начальник ЧК отправился в Ухту за указаниями, как ему быть. Он не успел дойти даже до Ювялахти: его пристрелили в лесу, неподалеку от того места, где лежал еще не оледеневший труп Пульки-Поавилы.

Хуоти вел урок в школе. Вдруг приотворилась дверь, и Хуоти увидел двух латваярвских мужиков, знаками вызывавших его в коридор. По озабоченным лицам мужиков Хуоти понял, что они пришли по какому-то важному делу.

— Будет лучше, если ты закроешь школу, — сказал один из них.

— Почему? — спросил Хуоти, подумав, что жители деревни недовольны его работой.

— Я только что с погоста, — сказал мужик. — Там опять новая власть, уже пятая, в Толлоёки убили милиционера. А волостной милиции удалось бежать. На двух лошадях уехали через Куйтти.

— А что толку идти против России, — заговорил другой. — Это же одно и то же, что против самого себя… А тебе, брат, лучше всего скрыться, пока не поздно. Схоронись куда-нибудь. В любую минуту могут прийти из-за границы. Говорят, они уже в Раате, готовятся… Граница-то теперь открыта.

Зимняя дорога из Каяни в беломорскую Карелию проходила через Суомуссалми и Раате, находившиеся почти на самой границе. Значит, «они» готовятся. Хуоти понял, кто такие «они», хотя мужики и не сказали, кого имеют в виду. Спасибо, что пришли и предупредили.

Отпустив учеников, Хуоти стал на лыжи и пошел в Пирттиярви.

Он прошел примерно половину пути, когда сзади послышался звон бубенцов. Со стороны границы на полной рыси ехали на двух лошадях.

Хуоти сошел с дороги на обочину.

— Тпру-у, — остановил возница лошадь. — Куда, молодой человек, путь держишь?

— Домой, — Хуоти сразу понял, что это были за путники. — Был в гостях в Латваярви у тети.

— В гостях у тети? — переспросил сидевший в санях человек. — В Карелии еще живут старые добрые традиции.

Человек вытащил из кармана какую-то бумажку и протянул ее Хуоти.

— Прочитай и дай другим прочитать. Ну, поехали.

запел возница, дернув за вожжи.

Хуоти остался стоять на месте.

донеслось до него.

Когда сани исчезли за поворотом, Хуоти взглянул на листовку, напечатанную на машинке:

«Братья и сестры! Карелия — карелам! Настал час… Ты карел или коммунист?..»

Скомкав листовку, Хуоти хотел ее выбросить. Но потом подумал, что те, кто дал ее, могут остановиться в Пирттиярви и поинтересоваться, где листовка. А стоит ли вообще идти в деревню, если они там? — заколебался он.

В деревне путников уже не было, они так торопились, что не останавливались даже покормить лошадей.

— А отец все еще не вернулся, — сказала Хуоти расстроенная мать.

После того, что Хуоти услышал в Латваярви, он боялся, что с отцом случилась беда. С матерью своими опасениями он не стал делиться.

— А Теппана дома? — спросил он у нее.

— Вчера с Ховаттой и Харьюлой куда-то ушли.

— Мама, — сказал Хуоти и замолчал.

— Что, сыночек? — спросила мать и внимательно посмотрела на него.

— Мне тоже надо уйти.

— Куда? — переполошилась мать. — Ведь ты же только что пришел.

— Могут прийти и… — Хуоти не договорил.

— Чего ты боишься? — заговорила мать. — Ведь ты никому ничего плохого не делал. Не покидай меня, не оставляй в горе и печали одну-одинешеньку. Все об отце думаю, беспокоюсь о нем, а если еще и ты…

— Не плачь, мама, — стал Хуоти успокаивать мать. — Я тебя не оставлю. И отец вернется. Может, он остался у красных.

От этой мысли ему и самому стало как-то легче. Так они и начали жить в надежде, что отец у красных, что, может быть, Хуоти тоже никто не тронет. Деревенька-то забытая богом, может быть, удастся ему и здесь дождаться красных. Ведь долго-то так быть не может.

О том, что происходило на белом свете, сюда, в глушь, далекими отзвуками доносились лишь слухи. Как и раньше. Только теперь вести распространялись намного быстрее и ждали их с бо́льшим нетерпением. Поговаривали, что там-то и там-то опять убили учителя. Дошел и такой слух, что якобы убит и Пулька-Поавила. Застрелили, когда возвращался домой. Жена Хёкки-Хуотари где-то слышала об этом и, конечно, тотчас же прибежала к Доариэ. Доариэ бросилась к Хилиппе. Ведь он всегда все знает.

— Правда? — спросила Доариэ со слезами на глазах.

— Ну, не стоит всяким слухам верить, — ответил Хилиппа, стараясь не смотреть на Доариэ. Он знал, что это правда, но не хотел говорить этого Доариэ. — Я знаю лишь то, что скоро и в Москве придет конец власти красных.

— А-вой-вой, ну и жизнь, — заохала Доариэ. — А чем все это кончится?

С начала мятежа прошло уже несколько месяцев.

А в Пирттиярви приходили все новые известия. В одних они вселяли бодрость, в других — уныние. Рассказывали, что где-то возле Кимасозера был ожесточенный бой. Называли имена погибших и раненых. Поговаривали, что сын Хилиппы Ханнес попал в плен к красным и что красные изрубили его на куски. Разные слухи ходили. А в деревне жизнь шла своим чередом. Надо было жить, надо было работать. У Доариэ сено подходило к концу, и она отправилась к Хуотари попросить лошадь. Хёкка-Хуотари дал лошадь, и рано утром Хуоти поехал на Ливоёки.