Николай Яккола - Водораздел

Хёкка-Хуотари сел на срубленную сосну и вытащил кисет из кармана подпоясанного узким ремешком полушубка. Поавила стоял с топором в руке и смотрел, как Хуоти обрубает сучья.

— А тебе что, и покурить некогда? — спросил Хуотари.

Поавила всадил топор в пень и сел рядом с соседом.

— Ну вот, первое бревно свалено, — сказал он, свернув цигарку и сделав глубокую затяжку.

Хёкка-Хуотари курил, не затягиваясь, он лишь набирал дым в рот и тут же выпускал. Поавила не раз смеялся над ним: «Что толку в таком курении. Это все равно, что париться без пара». Но Хуотари, не обращая внимания на его насмешки, продолжал попыхивать по-прежнему.

— Позабыл ты старые обычаи, — говорил он Поавиле. — В старину, как свалят первое бревно для избы, так на пне домик строили. Для тараканов, клопов и прочей живности, чтобы они не плодились в новом доме.

И Хуотари стал строить из щепок на пне что-то наподобие домика.

— Чудно сотворен этот мир, — рассуждал Поавила. — Каждого кто-то ест. Человека клопы да комары кусают, а комаров пауки едят…

— И всякому жить хочется, — добавил Хуотари.

— Где же пауки зиму проводят? — спросил Поавила. — Или вот — лягушки? Да, мало мы знаем, мало…

Помолчав и подумав о нем-то, он продолжал:

— А человеку хуже всего. Кто его только не грызет. Клопы-то друг друга не едят, а люди и меж собой грызутся. Вот тот же Хилиппа… или, скажем, Пааво из Лапукки… Хёклу поедом ел. Да и вообще нашего брата готов живьем сожрать.

Хёкка-Хуотари знал, что за человек Пааво Мойланен.

— Оборотистый народ эти финны, — заговорил он. — Помню, еще когда я был коробейником, встретил двух мужиков из Иоэнсу. До того они были ловкие, что ухитрились за десять пенни оба упиться…

— Не может быть! — Поавила начал смешно причмокивать губами.

— Нет, правда, — заверил Хуотари и, попыхивая самокруткой, продолжал: — Услышали они, что торговля дело денежное, и решили сами испытать, так ли это. Были они как-то на базаре, купили по бочоночку спирта и поехали к себе домой, чтобы распродать его. Ну, вот едут. И один вдруг вспоминает, что у него в кармане осталось десять пенни. Решил на эти деньги купить у товарища спирту. Чтоб опохмелиться. Тот согласился, отлил немножко, а десять пенни забрал себе. Едет и радуется. Почин есть… — Хуотари тут облизнулся. — Проехали немного. Тут другому пришло в голову, что он тоже может купить у попутчика спирт: у него деньги есть, целых десять пенни. Ну, купил. Вернулись пенни к старому хозяину. А тому еще захотелось выпить. И он опять купил спирта на свои десять пенни. Пока доехали, так оба бочонка и выпили. Только вот не помню, кому эти десять пенни достались. Меня они тоже тогда угостили…

— Ловкачи! — засмеялся Пулька-Поавила. — А вот почему бедные всегда добрее и щедрее, чем богатые?

— Тпру! — крикнул Хуотари и, сорвавшись с места, побежал к дороге, где продрогшая в ожидании его лошадь тронулась с возом и пошла потихоньку, к дому.

Обрубив сучья со своей сосны, Хуоти пришел помогать отцу. Потом они вместе погрузили оба бревна на сани, и Поавила повез их в деревню. Хуоти начал рубить третью сосну.

Местами на дороге намело сугробы, и мерин с трудом тащил воз.

— Лошадь должна везти, а мужик — знать, — проговорил Поавила, размахивая плеткой.

Переехав через залив, он свалил бревна с саней на том месте, которое они с Самппой выбрали для постройки избы, и вернулся в лес.

Тем временем с Хуоти случилась беда: он рассек топором ногу.

— Куда же ты глядел? — заворчал отец.

— Да топор выскользнул.

Хуоти пытался стянуть пьексу с ноги. Он пыхтел, морщился от боли, но пьекса словно к ноге приросла. Отец повернул лошадь, усадил Хуоти и, бросив в сани его лыжи, поехал домой.

Пьексу с ноги снять не удалось и дома. Пришлось разрезать ее. Хуоти скрипел зубами, пока отец резал пьексу. Рана оказалась неглубокой, но кровь текла сильно. Мать обмыла края раны теплой водой и, оторвав лоскут от чистой рубахи, перевязала ногу.

— Надо бы заговор от железа прочитать, — сказала она. Доариэ боялась заражения крови и жалела, что нет в живых свекрови, которая умела заговаривать кровь.

Мойланен еще был у них. Ему не терпелось рассказать хозяину дома новость, которую он услышал от Хилиппы и из-за которой, собственно, он и задержался в деревне. Едва дождавшись, пока перевязали ногу Хуоти, он сообщил Поавиле, что с войны вернулся Теппана, сын Петри.

— …Прошлой ночью пришел. Надо бы сходить поговорить с ним.

Поавиле тоже хотелось повидаться с Теппаной, только его интересовало совсем другое, чем Мойланена. Конечно, у Теппаны есть что рассказать. Похлебав ухи, они отправились на мыс Пирттиниеми, где на склоне горы стоял дом Петри, самый старый и самый ветхий в деревне. Беглый Иван еще ставил ее. Он как раз устанавливал конек на крыше избы, когда по доносу Туйю-Матти становой пришел за ним. Возле хлева все еще стояла и часовенка, которую Петри купил у общины за три рубля двадцать копеек и в которой он хранил сено.

Когда Поавила и Мойланен вошли в избу, там было много мужиков. Как обычно, собрались послушать, какие вести принес человек, вернувшийся домой из дальних краев. Сын Петри, высокий стройный парень лет двадцати пяти, рассказывал:

— Малороссы пошли, и я тоже махнул за компанию…

В последнее время Теппана воевал в Галиции в рядах девятого корпуса, сформированного преимущественно из украинцев. В конце ноября глава буржуазно-националистической Рады Петлюра отдал распоряжение, чтобы украинцы покинули фронт и разошлись по домам. У Петлюры были свои планы: он собирал силы для борьбы с советской властью. Часть украинцев, выполняя этот приказ, наносивший явный ущерб делу революции и мира (в то время начались мирные переговоры с Германией), ушла с фронта. Теппана был рядовой солдат и, не имея понятия о всей сложности обстановки и о коварных петлюровских планах, объяснял свое возвращение домой следующим образом:

— Ленин сказал, что германца на мушку больше не брать, и я в последний раз выстрелил в воздух.

— Ты через Кемь ехал? — нетерпеливо перебил его Мойланен.

— Через Кемь, — ответил Теппана, качая на колене свою трехгодовалую дочь.

— А как там новая железная дорога? Сколько ты за билет платил? — не отставал Мойланен.

— Ни копейки, — засмеялся Теппана. — Теперь все бесплатно. Денег-то совсем не будет.

Мойланен даже дар речи потерял. Ему казалось, что земля уходит у него из-под ног.

— Продай мне мерина, — обратился он к Поавиле, немного придя в себя. — Тысячу рублей дам.

Поавила захохотал.

— А на чем я буду бревна возить?

Мужики тоже засмеялись. Они думали, что Теппана просто шутит над известным своей скупостью хозяином Лапукки.

— Да, спички-то я забыл купить, — вдруг спохватился Мойланен и побежал к Хилиппе.