Николай Яккола - Водораздел

Хуоти не слышал, как уехал отец. Не слышал он, как, вернувшись из хлева, мать процедила молоко, осторожно прикрыв за собой дверь, побежала помогать жене Хилиппы. Хуоти спал и видел сон. Ему приснилось, будто идет он по какому-то мысу через березняк. Лес красивый, на диво чистый — нигде ни хворостинки. Под березами трава по самое колено. «Откуда в лесу такая трава?» — дивится Хуоти. А неподалеку пасутся ягнята. Сперва их немного, а потом становится все больше, больше, скоро весь мыс заполнен ими, они бегают, играют, а один маленький, черненький, стоит в стороне и жалобно блеет. Хуоти смотрит на него и видит — Иро склонилась над ягненком и гладит его, а у самой по плечам рассыпались светлые волосы. Такой красивой Хуоти ее еще никогда не видел. Иро поглядывает на него, лукаво улыбается, зовет к себе. И только Хуоти направился к ней, как вдруг за сопкой что-то как зашумит, затрещит, словно кто-то пробирается через валежник. Треск все ближе, ближе и вот уже, разрывая мох, появляются две мохнатые лапы, а за ними, нюхая воздух, показывается медвежья голова. Ягнята мечутся в испуге. Хуоти тоже хочет бежать, но ноги не слушаются.

— Вставай, сынок, — слышит он сквозь сон голос матери.

…Вдруг Хуоти видит вблизи лыжи, прислоненные к березе. Лыжи эти волшебные. Если он успеет встать на них, они помчат его быстрее перелетной птицы, стремительней буйного ветра, резвее горячего скакуна. Но только он собрался вскочить на лыжи, как медвежья лапа опустилась на его плечо.

— Слышишь? В школу пора, — трясет его за плечо мать.

Хуоти открыл глаза и увидел, что его рука лежит на загривке растянувшейся рядом с ним на полу собаки.

— Мусти, это ты?

— Сон тебе, что ли, снился? — спросила мать. — Чего-то метался во сне.

Хуоти рассказал матери свой сон. Только про Иро умолчал.

— Днем разных страхов наслушаешься, вот и снится ночью всякое, — сказала мать и начала убирать постель. — Наталии-то все еще плохо, даже бредит, бедненькая…

Когда Наталия вернулась с собрания, где выступал учитель, Хилиппа устроил ей такую взбучку, что у бедной девушки случилось нервное потрясение и она тяжело заболела. Вот почему Оксениэ просила Доариэ помочь ей в мытье полов. Хилиппа ожидал каких-то важных гостей.

Догадавшись, что мать опять ходила в дом Хилиппы, Хуоти с упреком сказал ей:

— Тятя ведь не велел тебе ходить к ним.

— Не велел… — сердилась мать. — Жить-то как-то надо.

— Микки! — донеслось с улицы. Мальчишки бежали в школу. Микки схватил отцовскую шапку, перекинул через плечо школьную сумку, сшитую из сарафана покойной бабушки, взял свои лыжи и выбежал на улицу.

Мать сходила в чулан и вернулась оттуда с туеском в руке.

— Занеси заодно молоко учительше, — сказала она Хуоти, тоже собравшемуся в школу.

До школы не было и полверсты. Ее большие, с белыми рамами окна виднелись за часовней. Некрашеное здание школы снаружи заметно потемнело, но внутри бревенчатые стены еще отливают чистой желтизной. В классной комнате стоит большой шкаф, на нем — глобус. Портрет царя уже не висит на стене, он засунут за шкаф. В другой половине здания — квартира учителя, состоящая из двух комнат и кухоньки. Слышно, как в комнате учителя бьют стенные часы. Девять ударов! Через минуту дверь класса открывается и входит Степан Николаевич. Он в зеленой военной гимнастерке.

— Здравствуйте, ребята!

Подождав, когда ученики рассядутся, учитель берет разрезную азбуку и начинает учить первоклассников, Хуоти азбуку знает, и от нечего делать он смотрит в окно. Возле школы, в низине, бьет незамерзающий даже зимой родник. Над ним сооружен сруб и называют его деревенским колодцем. Из этого общего колодца хозяйки берут питьевую воду. Вот и сейчас у колодца Иро с матерью набирают воду в большой ушат. Хуоти следит за ними из окна. Иро, конечно, его не видит. И вообще в последнее время она старается не замечать его. За что она сердится? Словно уж с другими девчонками и поговорить нельзя…

Вдруг на часовне тревожно зазвонил большой колокол. Хуоти вздрогнул.

— Пожар!

Кто-то забрался на звонницу и ударил в набат. Что за беда в деревне? Иро и ее мать опустили наземь ушат с водой, и обе смотрели в сторону озера. Хуоти перевел взгляд на озеро.

— Какие-то люди идут! — крикнул он и недоуменно уставился на учителя.

На озере было черным-черно от шедших к деревне людей.

Пулька-Поавила в это время возвращался из леса, Сидя на возу бревен, он размышлял о своих делах, о том, что прежде чем отправиться в Кемь, надо бы просмолить лыжи, о том, что на поле следует вывезти еще навоза, о том, что семена… Ох уж эти семена! Маловато их. Да и у других в деревне тоже семян небогато. Общинный амбар стоит пустым с тех пор, как он взломал его дверь. Зато у Хилиппы в амбаре семян хватит. Не пора ли исправить ошибку, которую он сделал перед войной? Теперь-то его не посадят за это дело в тюрьму, власть теперь бедняцкая. Надо потолковать об этом с учителем и Теппаной, посоветоваться…

— Но-о, пошевеливайся… Под гору едем, — подгонял Поавила мерина.

Спускаясь по берегу к заливу, Поавила вдруг увидел на льду озера какое-то странное шествие. Со стороны границы в сторону деревни бесконечной вереницей шли люди на лыжах.

— Вот черти, все-таки лезут, — выругался Поавила и стал настегивать мерина.

Поавила вошел в избу, молча повесил на гвоздь сбрую и устало сел на лавку. Будь что будет. Доариэ крестилась перед иконой.

— Отец небесный, спаси нас от беды, коли можешь, А-вой-вой. Что же теперь будет-то?

В избу влетел запыхавшийся Хуоти.

— Они уже у школы!

А с улицы доносились громкие голоса, скрип лыж и саней, бряцание оружия.

— Ну вот, первую деревню взяли. Так, глядишь, скоро и Великая Финляндия образуется, — крикнул кто-то по-фински.

— Второй взвод, сюда!

— А избушка-то вот-вот набок свалится. Покосилась, как церковь в Пирккала.

В избу с шумом ввалились молодые парни в серых мундирах из грубого сукна. На рукавах у них белели повязки с надписью «За Карелию». В избе запахло потом.

— Добрый день! — развязно поздоровался один из пришельцев.

Поавила исподлобья взглянул на финна, сперва на его красное лицо, потом на гранаты, висевшие на поясе, и буркнул в ответ:

— День-то добрый, а вот каковы гости?

Он сразу увидел, что это за гости. Бесцеремонно, не спрашивая разрешения хозяев, пришельцы сбрасывали с себя лишнее снаряжение, расхаживали по избе, заглядывая во все углы.

— Ребята, а здесь у них боженька имеется, — крикнул один из парней, по внешнему виду похожий на бандита с большой дороги, разглядывая висевшую в красном углу икону. — У кого совесть нечиста, можете замолить свои грехи. — И он заржал, вытирая нос рукавом.

У Доариэ задрожали губы. Поавила, хмурясь, наблюдал за гостями.