Юрий Трифонов - Повести, рассказы, статьи

Через полчаса, случайно оглянувшись, я обомлел: мой преследователь был тут как тут. Он почти догнал меня! На этот раз у меня не было сил бежать быстро, и я затрусил рысцой. Я все время оглядывался. Он бежал следом. Шоссе пошло под уклон, и вскоре я увидел небольшой деревянный мост, перекинутый то ли через ручей, то ли через болото. Мне пришла в голову неожиданная мысль спрятаться под мостом. Я на миг остановился, держась за перила моста, и перевел дух. Нет, он был слишком близко и увидел бы мой маневр. Он тоже остановился или просто замедлил шаг. И вдруг у меня вырвался гнусный, трусливый крик:

— Эй! Что вам нужно?

Он не ответил и быстро пошел ко мне. Побежал. Тогда и я бросился бежать. Страх придал мне сил. Никогда в жизни я не испытывал подобного страха. Это было совершенно непобедимое нечеловеческое чувство. Сердце мое колотилось как будто в горле. Дальше я плохо помню подробности. Помню, что я бежал, останавливался, чуть не падал и снова бежал. Человек бежал следом, и расстояние между нами то сокращалось, то увеличивалось. Когда он приближался ко мне, он чем-то замахивался — вероятно, ножом. Он хотел метнуть нож наверняка, с близкого расстояния. В какой-то миг я услышал топот его ног совсем близко, за плечами. И тогда я метнулся с дороги в сторону. Я бежал в темноту, во мрак, ломал сучья, пробирался сквозь чащу все дальше, все глубже в лес…

Наконец, споткнувшись о поваленное дерево, я упал, тут же вскочил на ноги и замер. Я дышал хрипло, оглушительно и ничего не мог поделать с собой. Мне показалось, что преследователь наверняка услышит мое дыхание. Но кругом все было тихо. Я начал понемногу успокаиваться. И вдруг меня сразил пронзительный бандитский свист над самым ухом. Я свалился наземь, как от удара. Я лежал в чаще орешника, в полнейшей тьме. Сломанная ветка больно вонзилась мне в бок, на лицо села паутина, но я не шевелился. Прошло много времени, может быть целый час, прежде чем я осмелился выйти из своего укрытия и стал пробираться к дороге.

Мой преследователь исчез. Шоссе было пустынно и тихо, и я медленно побрел своим путем. Я не надеялся поспеть на станцию вовремя, однако пришел на полчаса раньше срока. Но там меня ждала новость: поезд, сказали мне, должен быть только через сутки. «Как? Почему? Дайте сюда начальника станции!» — все это я кричал мысленно, а в действительности смог выдавить из себя несколько жалких междометий. «Вот расписание, гражданин. Поезд проходит по четным числам, а теперь, полтора часа назад, уже наступило нечетное». Огорчаться по этому поводу у меня не было сил, и я повалился на лавку тут же, в станционной комнатке…

Вот, собственно, и все. А к чему я это рассказал? К тому, что любой человек, даже не спортсмен, в определенных условиях может установить рекорд. Вот как я, например. Я до сих пор не могу понять, как это мне удалось — я потом высчитал и изумился — меньше чем за четыре часа отмахать тридцать два километра! Хотите верьте, хотите нет!

И Ганин, победоносно поглядев на слушателей, отхлебнул холодного чая. Тренеры вдруг расхохотались.

— Вы считаете это рекордом? Голубчик, да вы не уложились даже в норму третьего разряда!

— Результат слабый, — сказал кандидат наук. — Но дело не в результате. Ваш пример иллюстрирует мою мысль о том, что психологический стимул, будь то…

— Подождите! Оставьте! — замахали руками женщины. — Ну а тот человек, что вас преследовал? Так и не появился больше?

— Появился. Через полмесяца в Москве. Видите ли, когда я ушел, Костя вдруг сообразил, что мы ошиблись с поездом и что шофер должен приехать на следующий день, и побежал меня догонять. Уж я ему в Москве отомстил! — Ганин вздохнул и покачал головой. — Но вы меня огорчили: я всю жизнь был уверен, что тоже способен на рекорды…

Тренеры улыбались. А одна из слушательниц, жена кандидата наук, спросила подозрительно.

— А почему все-таки этот Костя не мог позвать вас, окликнуть?

— Я же сказал: он опился холодным пивом и потерял голос.

Маленький старый город южной Туркмении, невдалеке от иранской границы. Душный ветер. Городской парк. Сегодня здесь соревнования по народной борьбе гюреш.

В глубине парка на небольшой площадке, освещенной двумя гирляндами электрических лампочек, зрители образовали четырехугольник, в середине которого лежит темный борцовский мат, покрытый ковром. Зрители сидят на скамейках. В первом ряду — белобородые старики, настоящие знатоки гюреша. Многие из них специально приехали в город из аулов, чтобы посмотреть районных богатырей-пальванов.

Соревнования еще не начались. Судьи с красными повязками на рукавах о чем-то азартно спорят, суетятся, бегают с какими-то бумажками, размахивают ими, требуют друг у друга каких-то новых бумажек. Я протискиваюсь вперед, нахожу место на первой скамейке: мне уступает его мальчуган лет десяти. Сам он примостился у меня в ногах, прямо на земле. Бумажки мелькают еще полчаса. Наконец около восьми часов вечера духовой оркестр ударяет туш. Начинается парад борцов.

Гуськом вслед за судьями проходят внутрь четырехугольника и выстраиваются вокруг ковра восемьдесят борцов. Много пожилых, лысых, бородатых, с сутулыми спинами, а есть и совсем мальчишки. Одеты обыкновенно, кто в чем. Специальная борцовская одежда лежит на ковре: два халата и два пояса на всех. Зрители радостно окликают земляков и знакомых:

— Эй, Мурад Али!

— Ай, Бегенче-е!

— Эй-йее!..

Борцы смущенно отмахиваются, скалят зубы. Вся эта торжественность и музыка забавляют их. Вот они выстроились, неловко переминаются с ноги на ногу. Смуглые настороженные лица, спаленные до черноты шеи, грубые мужицкие руки — руки трактористов, кетменщиков, хлопкоробов. Среди зрителей больше половины колхозников. Сегодня воскресенье, многие приезжали на базар — да так и остались до вечера.

Выходит первая пара: молодой парень из Векиль-Базарского района и сухопарый, костистый мужик средних лет из Туркмен-Калинского. Снимают ботинки, сбрасывают пиджаки и надевают короткие борцовские халаты — это даже не халаты, а длинные, подпоясанные широкими кушаками рубахи, нечто вроде тех, что надевают борцы дзюдо. Прежде чем начать борьбу, гюрешисты проверяют, как у противника завязан кушак. Они могут перевязать его по своему вкусу — туже или слабее, с одним узлом или с двумя. Кушак — тут основное орудие, поэтому важно проверить, как он завязан.

Борьба не начинается, пока оба не схватились как следует. Судья следит за этим, прыгает вокруг борцов, вертит их по-хозяйски, одного шлепает по руке, другому помогает взяться покрепче, наконец дает сигнал и отскакивает. Борцы начинают кружиться по ковру. Головы опущены, ноги отставлены далеко назад, а руки вцепились в пояса так крепко, что кисти побелели. Слышно, как тяжело дышит сухопарый туркмен-калинец. Молодой парень яростно кряхтит и напирает вовсю. Его противник отступает, отходит все дальше. Земляки подбадривают его, но, кажется, он проиграл. И вдруг — мгновенный рывок, схватка вплотную, желтые пятки молодого парня сверкают в воздухе, на миг он касается коленом земли и тут же вскакивает. Но поздно, поздно! Судья дает свисток. Победил сухопарый. Вторую схватку он тоже выигрывает, и это дает ему общую победу. Земляки сухопарого, колхозники из Туркмен-Кала, выбегают вперед и, подхватив победителя на руки, уносят с ковра.