Семен Розенфельд - Доктор Сергеев

К назначенному часу колонна была на месте.

Операционная разворачивалась в тот момент, когда из вступивших в бой подразделений начали подвозить первых раненых. В небольшой уцелевшей избе за своим столом стоял в свежем халате, с засученными рукавами, в резиновых перчатках, с марлевой маской на лице тихий Соколов и, как всегда спокойно, отдавал распоряжения. Рядом, почти вплотную, прижался стол Кости, и чуть в стороне, припертый в угол, приготовился к работе Трофимов.

Бушуев, как всегда бодрый, вышучивал строгие хирургические правила, особенно, когда они, в силу походных условий, невольно нарушались.

— Неправильно столы поставили… Ай-ай-ай… — добродушно язвил он. — Как же так? А? «Тесно»… «Как селедки в бочке»… А ничего, все идет по всем правилам. В тесноте, да не в обиде. Вот приедем в Ленинград, в настоящую больницу, там будет и асептика и антисептика. Там все будет «по-стерильному»…

— А ты зачем вчера царапину на своем пальчике йодом заливал? — разоблачала его тайную приверженность к науке Надежда Алексеевна.

— А это я для вас, чтобы, значит, в образцовом санбате все было честь-честью. Я тут, около вас, вроде как интеллигентом стал. А люди в крайнем случае обходятся и без этого. В хозяйстве оттяпает себе топором полпальца, паутинкой дырку прикроет и дует дальше… И ничего, не помирает… Только кушать больше просит…

Стали вносить первых раненых, и Бушуев, поднимая их с носилок и укладывая на стол, сразу переключил на них свое внимание. У него выработалась манера разговаривать с любым раненым как с больным ребенком.

— Ну что? — как-то особенно мягко спрашивал он. — Хвораешь, дружок? Ничего, тут доктора — первый сорт. Я был похуже тебя, а теперь, видишь, быка свалю.

Он старался отвлечь раненого от страданий, шуткой вызвать улыбку.

— Держи меня, дружок, за шею, — объяснял он другому раненому, нагнувшись над носилками и умело охватывая его туловище. — Вот так. Крепче. Не все же тебе, голубь, баб обнимать. Ну вот, теперь отпусти. Лежи, браток, спокойно. Тут доктора — один другого лучше. Тут, браток, все стерильно, дальше некуда. Только попроси, все дадут. Будешь, голубь, здоров, как молодой бычок.

Он внес на себе юного танкиста с тяжелым переломом предплечья. Бледный, стараясь не стонать, раненый боялся только одного — ампутации руки.

— А не отрежут руку?.. — пытливо спрашивал он Бушуева. — Правду скажи, не отрежут?

— Что ты, что ты, дружок? Кому же твоя рука надобна? У докторов свои — не хуже твоих. Золотые руки. А твоя и тебе пригодится.

— А может, раздроблена? — волновался больной.

— А и раздроблена — все едино вылечат. Здесь, дружок, доктора все до единого — заслуженные деятели и фармацевты первого ранга. У меня рука была прямо в порошок растерта, а вот видишь, собрали, склеили, лечебный массаж сделали, и теперь она, голубок, сильнее, нежели была в мирное время. Сам ведь видишь, в тебе килограммов, поди, не меньше семидесяти, а я тебя как младенца ворочаю.

— Если тебе верить, — говорила ему Надежда Алексеевна, — ты весь прострелен, раздроблен, а доктора собрали твой прах и склеили.

— Что ж делать! — убежденно возражал Бушуев. — И ложь не грех, коли она больному человеку вроде лекарства.

Бушуев укладывал на стол раненого бойца, когда у самого окна раздался оглушительный взрыв. Стекла со странным приглушенным звоном разлетелись на мелкие куски и посыпались в избу. Упал и погас большой аккумуляторный фонарь, кто-то из больных громко застонал, в избу ворвался ледяной ветер.

— Спокойно! — сказал Соколов. — Завесить окна! Дать запасный свет!

Через минуту фонари осветили сдвинутые с мест белые столы, раненых, вздутые ветром толстые одеяла на окнах.

— Работа продолжается… — не повышая голоса, сказал Соколов. — Раненых укрыть!

Где-то рядом разорвалось еще несколько снарядов, изба вздрагивала, качалась, падала посуда, опрокинулся столик с инструментарием, но работа продолжалась. Вносили и выносили раненых, делали операции, принимали и отправляли машины, отогревали обмороженных, накладывали повязки. Гул близких разрывов уже казался естественным, нисколько не мешал работе. Где-то по соседству загорелся разрушенный дом, слышен был треск, будто сухие дрова пылали в огромной печи. Мягко шелестя голыми ветвями и снегом, упало большое дерево и грузно вдавилось в прогнувшийся потолок операционной. Но врачи, сестры, санитары, шоферы продолжали свою работу.

Лишь получив приказ штаба, командир медсанбата в свою очередь приказал перебазироваться в более прикрытое, не пристрелянное врагом место.

Машины, нагруженные ранеными, отходили по маршруту к новому пункту. Уже ушли бригады Соколова и Трофимова, и только группа Кости, только что закончившего неожиданно затянувшуюся операцию, оставалась на месте. Бушуев с шофером уже погружали в машину операционный стол, когда к избе поднесли тяжелораненого.

— Прямо в машину! — крикнула санитарам Надежда Алексеевна.

Но Костя, осветив фонариком лицо раненого, остановил санитаров. Он приподнял край залитой кровью шинели, осмотрел место ранения. Размозженная стопа едва держалась на лоскуте кожи. Ранение крупной артерии грозило большим обескровлением. Надо было сейчас же отрезать стопу и перевязать сосуд.

— Стол обратно! — крикнул Костя.

— Есть стол обратно!.. — откликнулся из темноты голос Бушуева.

— Приготовить к операции!

— Есть к операции.

Надежда Алексеевна помогла Косте надеть халат. Шурочка привычно быстро вкалывала в руку больного шприц. Уже нога командира была обнажена для операции, и узкое лезвие, освещенное фонарем, тоненько сверкнуло над ней, когда плотный, сжатый грохот ворвался в помещение вместе с длинным жалом красно-желтого пламени. Всех отбросило в противоположный конец, угол избы странно, как декорация на сцене, мгновенно исчез и широко раскрыл темноту ночи, вертящийся сине-белый вихрь, далекую зарницу нового выстрела. Потолок грозил обвалом.

— Выносите больного!.. — откуда-то из полумрака крикнул Костя.

В предрассветной темноте смутно выделялись контуры накренившейся набок машины без передних колес, с отбитым верхом. Разрывы на короткие мгновения освещали все вокруг. Они ложились все ближе к центру круга, очевидно в точку, где предполагался командный пункт.

— Одеяла и простыни! — коротко приказал Костя.

Надежда Алексеевна и Шурочка расстелили на снегу перед машиной одеяла, покрыли их простыней и вместе с Бушуевым уложили больного.

— Включить фары! — приказал Костя.

Шофер на миг растерялся.

— Товарищ военврач… Вызовем огонь на себя…

— Включить фары! — повысив тон, повторил Костя.

Два ярких снопа прорезали внезапно сгустившуюся тьму.