Николай Никитин - Это было в Коканде. Роман

- Помнишь… - зашептал Хамдам, наклонившись к нему и прислушиваясь к оглушительному шуму двух пишущих машинок, доносившемуся сюда в кабинет, несмотря на двойные двери. - Помнишь, ты мне сказал тогда: «Если жизнь не подходит к тебе, подойди к ней»?

- Наверно, что-нибудь не так, я сказал как-нибудь иначе.

Хамдам резко оборвал его:

- Так! А не так - все равно об этом! Я тогда не понял, но потом я имел случай убедиться. Да-да…

Карим слегка приподнял веки:

- В чем ты убедился?

- В чем? - Хамдам встряхнул на себе оружие. - Не улыбайся, Карим! Ты человек большой и образованный. Ты по коврам въехал в Бухару.

Говоря так, Хамдам намекал на сплетню: про Карима шел слух, что после взятия города Бухары он въехал туда верхом по коврам, разостланным на дороге. Карим сейчас только презрительно пожал плечами.

Хамдам не заметил этого презрения, был слишком разгорячен.

- Я по сравнению с тобой - грязь, - продолжал он. - Но тоже себе цену знаю. Сейчас не всегда говорят языки. И ружья могут сказать, если понадобится. Всему свое время. Ослабли люди. А я не ослаб. - Хамдам сидел, расставив ноги, как бек, и положив оба кулака на колени.

- Я думаю, для тебя же лучше, если я не стану говорить о тебе прямо в лоб. Я подхожу к жизни. Чего тебе еще надо?

Карим зевнул. Он уже понял, что Хамдам пришел договориться. Надо было скорее кончать этот визит, его ожидали на совещании с кокандскими властями, ждал правительственный поезд, отправлявшийся в Самарканд.

- Беш-Арык за тебя? - спросил он.

- Да, все сельсоветы! - ответил Хамдам.

- Не время волновать людей! Успокаивать надо. Поезжай домой!

Хамдам покраснел. Он хотел спросить о следователе, но Карим мягко и тихо повторил:

- Домой!

Тут Карим постучал по столу, но не кулаком, как Хамдам, а согнутым пальцем, точно вызывая из-под стола кошку.

- Не умеешь жить…

- Как умею, так и живу, - проворчал Хамдам.

- Надо помнить, кто ты. Свое место следует знать на советской работе.

Карим встал. За ним поднялся и Хамдам.

- А как же быть со следователем? Являться мне? - спросил он.

- Поезжай домой! - опять повторил Карим.

Хамдам понял, что не стоит уточнять вопроса.

- Хоп, хоп! - сказал он, вытер пестрым платком потный лоб, попрощался с Каримом и вышел в приемную.

Карим был очень рад, что Хамдам оказался умнее, чем он думал. Даже в таком разговоре с глазу на глаз он избежал прямых объяснений начистоту. Он подумал при этом, что такая осторожность является нелишней даже между своими. Можно ч у в с т в о в а т ь, чувство неуловимо. Но лучше н е з н а т ь, потому что слова - как родимые пятна: их не скроешь и потом не сотрешь. А мало ли что может еще случиться в жизни? Еще неизвестно, в каких отношениях они будут через год, два, три. Для каждого из них безопаснее все понимать, но ничего не объяснять.

«Да, Хамдам - молодец! Надо на него обратить внимание. Конечно, он связан с кем-то и подозревает меня…» - решил Карим. Потом он позвонил в прокуратуру.

Хамдам ушел, в свою очередь презирая Карима. «Жалкий человек, тянется за чужим. Ничего из него не выйдет, - подумал он. - Все напускное!»

Вечером в своем салон-вагоне Карим рассказывал спутникам, русским военным, только что прибывшим из Москвы, интересные, выдуманные им самим анекдоты о дикаре и номаде Хамдаме. Он любил угощать новичков экзотикой.

Из конторы станции Коканд I вышел начальник ее, седобородый, красивый, румяный старик (некоторые служащие называли его «серафимом»). Ташкентский поезд подходил уже к первому семафору.

Неподалеку от главного здания станции на перроне стояла Варя. Утром она получила от Сашки телеграмму и, взволновавшись, бросив все больничные дела, поспешила на вокзал. Смысл телеграммы ей был непонятен. Она решила, что следователь вызывает Сашку для дачи каких-то показаний.

На самом деле Сашка послал телеграмму сгоряча, даже не подумав, зачем он, собственно, едет в Коканд. После катастрофы, случившейся с Юсупом, в особенности после посещения ташкентской клиники, ему захотелось увидеть кого-нибудь из самых близких и дорогих ему людей. «Поеду к Варе», - решил он и, чтобы оправдать свой приезд, тут же на ходу сочинил, что едет к следователю.

Эта таинственная краткая телеграмма заставила Варю задуматься. Варя подыскивала самые разнообразные причины, по которым Сашка мог бы понадобиться следствию. Варя знала, конечно, что убийц ищут, но до телеграммы мало размышляла об этом. Как и многие в городе, она считала это убийство местью басмачей, и больше волновалась об Юсупе, чем о том, будут или не будут найдены бандиты.

Знакомые врачи ей сообщили, что положение комиссара Юсупа безнадежно. Она была угнетена. В мыслях Варя уже похоронила Юсупа. Ей казалось, что, утеряв его, она потеряла самое лучшее и светлое в своей жизни. Чем больше она размышляла об этом, тем сильнее, невольно для самой себя, она преувеличивала эти чувства. Она убедила себя, что случившееся в Беш-Арыке - дата ее жизни и что теперь она может сказать: «Молодость кончена».

Поезд подходил к перрону. Варя всматривалась в окна мелькавших мимо нее вагонов, но нигде не могла найти Александра. Вагоны будто выбрасывали людей, сразу наполнив ими платформу. Началась суета.

Варя среди шума толпы чувствовала себя одинокой. У нее, как всегда при долгожданной и неожиданной встрече, заныло сердце. Но Александра не было.

Когда рыжебородый военный, с шинелью, перекинутой на руку, подошел к Варе и нежно притронулся к ее локтю, Варя испугалась. Взглянув на него, Варя вдруг заплакала. Слезы, помимо ее воли, брызнули из глаз. Она припала к Лихолетову.

- Какое несчастье! - шептала Варя, глотая рыдания. - Сашка, дорогой мой… Сашка…

В эту минуту пропали вся ее резкость, все ее мысли о самостоятельности, о личных правах. Ей захотелось сразу выплакать все горе, ее томившее, прижаться беспомощно, по-женски к мужу, то есть поступить вопреки всем своим мыслям и привычкам.

Проходившие мимо пассажиры - одни с любопытством, другие с улыбкой, третьи сочувственно - глядели на них. Александр, держа в объятиях Варю, стоял пунцовый от смущения.

- Варенька! Смотрят! - бормотал он. - Варенька…

Крупные слезы у нее на щеках, точно капли от большого дождя, так его расстроили, что он сам чуть не разрыдался, крепко сжимая Варины плечи.

Наконец он ее успокоил. Они вышли на площадь. Попался как раз тот же самый извозчик, который возил Варю с Юсупом. Он оборачивался, слушая их разговор об Юсупе. Разговаривая, каждый из них, конечно, умолчал о самом главном. Ни Варя не сказала Лихолетову о своих настроениях в тот вечер, ни Лихолетов не обмолвился словом, что вся эта поездка была предпринята Юсупом исключительно по его просьбе. «Не попроси я его поехать в Коканд, он не попал бы в Беш-Арык, - подумал Александр. - Выходит, я своими руками толкнул его сюда». От одной этой мысли жар охватывал Александра.