Николай Никитин - Это было в Коканде. Роман

Он должен был признаться себе, что это - падение, в то же время при настоящей обстановке не мог найти ничего, за что ему можно было зацепиться. Бывший офицер, когда-то путавшийся с басмачами, бывший заключенный, конторщик, канцелярист в настоящем - что мог он ожидать от жизни, кроме похлебки? «Даже при перемене обстоятельств мне уже не вынырнуть из этого болота… - думал он. - Вынырнут те, кто наверху… А что такое кочегар? Опять подбрасывать уголь в топку… Потеть ради этих господ? Зачем?»

Эти мысли ничего не меняли в его поведении. Он не мог выдать Фрадкина. Если он начинал об этом думать, сомнение овладевало им. «Что мне даст эта выдача? Все равно жизнь моя не изменится!..» - думал он. Понятия чести и долга никак не беспокоили его, мораль, совесть, все то, что связано с нравственностью человека, все это было в нем изношено и выброшено за ненадобностью. «Если мне хорошо, значит все в мире хорошо. Но если мне плохо, так пусть все провалится к черту». Это было его катехизисом.

Выписав отпускные документы и деньги, Фрадкин послал Зайченко в горную Бухару. Оттуда Зайченко должен был спуститься к юго-западной границе Афганистана. Но перед этим бегством ему нужно было выполнить свое последнее поручение. Фрадкин обязал его встретиться с несколькими старейшинами кочевок в горах и организовать среди кочевников зимнее восстание. После этого Зайченко мог считать свою миссию выполненной и отправляться в Афганистан.

Кочевники на зиму спускались с гор в долины, перекочевка уже началась, и Зайченко приступил к делу. Он не мог похвастаться особенными успехами, так как названные ему люди еще не покинули гор. Зайченко пережидал их, скитаясь по мелким кишлакам в степном предгорье или на старых тропах, где когда-то ходили верблюжьи караваны. Здесь на одном из перевалов он встретился с караваном Бурибая. Бурибай должен был перевести его через границу. Зайченко пристал к этому каравану и кочевал вместе с ним почти до самой границы. Однако Бурибай границы не переходил - он поджидал проводников.

На третий день после встречи с Зайченко Бурибай решился на переправу. Случилось это так.

Зайченко только что проснулся. Лежал он на мягкой кошме. Под головой у него была красная кумачовая подушка. Утренняя степь дымилась. Зайченко встал, поглядел на восток. Яркая, промытая до блеска восточная половина неба уже пожелтела, ожидая солнца. В голой, серой степи стояло несколько черных и коричневых юрт, перепоясанных белыми ремнями, вдали виднелось стадо. Отпущенные на волю лошади и верблюды лежали на земле с поджатыми под себя ногами.

Возле глиняного старого, полуразрушенного степного колодца стояли люди. Женщины раскрывали пологи войлочных шатров, и каждая из женщин выходила оттуда с кувшинами, с любопытством глядела на только что прибывших гостей.

Все женщины были открыты. Только белые тряпки, точно полотенца, окутывали им голову. Ожерелья из монет и камней, серебряные тяжелые серьги, медные кольца и браслеты украшали их. Они были в ситцевых рубахах, спускавшихся складками почти до пят. Из-под подолов виднелись широкие цветные штаны, завязанные у лодыжек. Около женщин возились нагие или полуодетые дети.

У колодца на маленьких горных лошадях стояли верховые… Один в тюбетейке, двое в серых самодельных шляпах. Старик с нависшими бровями подозрительно смотрел на Зайченко, будто оценивая его. Тут же толпились мужчины, одетые разнообразно, кто в халате, а кто и просто в белой длинной рубахе, закрывающей колени.

Неподалеку от колодца на палках висел большой чугунный котел. Под ним дымился костер. Зайченко заметил среди толпы вооруженных людей. Приложив руку к груди, он спросил по-киргизски:

- Кто приехал?

- Не знаем, - ответили ему люди и засмеялись.

На желтом лице старика появилась усмешка. Зайченко не мог понять: не то старик смеется над ним, не то боится его. Старику было лет за шестьдесят. Одет он был просто, в сальном, старом халате, подпоясанном простым ситцевым платком, и в старых, заплатанных ичигах. Он был почти безусый. Какие-то кочки росли у него над верхней губой и на щеках. Лицо было иссечено морщинами. Белые, выгоревшие брови торчали над глазами, как иглы.

- Ты откуда приехал - спросил его Зайченко.

Старик будто не слыхал вопроса. Он отвернулся и что-то тихо сказал мальчишкам, стоявшим возле его лошади.

Мальчишки убежали.

- Тебя как зовут? - снова спросил Зайченко.

Старик поднял голову.

- Переходить скоро будем, - спокойно сказал он и ткнул пальцем на юг.

Затем пошевелил бровями, сжал повод и, едва тронув ногами свою поджарую, красивую, недавно вымытую лошадь, грива которой была заплетена голубыми и розовыми ленточками, отъехал от колодца к шатрам.

Зайченко пошел к самому большому шатру среди становища. Возле этого шатра, украшенного коврами, стояли четыре оборванных афганских сарбаза.

Бурибай сообщил Зайченко маршрут к афганской границе. Из слов Бурибая Зайченко понял, что переправа организована опытными, надежными людьми, но на всякий случай спросил старика гостя: не вызывает ли эта переправа у него каких-нибудь опасений? Старик казался ему бывалым человеком и главным среди остальных проводников.

- Ходили тут - весной… - проговорил старик. - Ну, если что случится, можно ведь сказать: заблудились. Кочуем.

«Вам-то можно, а мне как?» - подумал Зайченко.

- Пробьемся ли, если что случится? - еще раз спросил он.

- Пробьемся… - ответил уверенно старик. - Если что, трех солдат кончим на разъезде… Три головы! Только!

Вооружение у каравана было хорошее, и Зайченко пошел на риск.

- В Кабуле будешь, ручаюсь. Свою голову кладу!.. - сказал приезжий, хлопнув себя по затылку.

В ночь на 15 октября караван Бурибая разделился. С одной его частью Зайченко решил сделать обход нашей заставы, где-нибудь, возможно дальше, обогнуть ее и благополучно перебраться через границу.

Было жаркое утро. Начальник погранзаставы сидел в ленинском уголке и писал письмо Юсупу… В раскрытое окно виднелся длинный двор, с трех сторон окруженный низкими выбеленными бараками, ослепительно сверкающими на солнце. Вдоль стен тянулись коновязи. Возле них стояли лошади и дремали, лениво помахивая хвостами. Все предвещало мирный и спокойный день… Под навесом в больших черных бочках хранилась вода, за водой два раза в неделю отправлялась специальная экспедиция к Новому колодцу.

Федот служил здесь уже второй год. Начальство было довольно его службой. Застава считалась опасной. Дела хватало, и скучать не приходилось.

Этой осенью граница заметно оживилась. Месяц тому назад в глубине на пятьдесят километров от границы была разогнана банда басмачей. Операция эта имела чисто местное значение. Сплоченного басмачества в районе не оказалось… Но было очевидно, что в район проникли из-за рубежа организаторы диверсий. Делу не придавали большого значения. Действительно, один эскадрон прекрасно справился с задачей ликвидации; все же часть банды успела разбежаться…