Николай Никитин - Это было в Коканде. Роман

Для следователя было ясно одно - что до сих пор Хамдам гулял на свободе только в силу особых, непонятных причин!

В народе, среди населения кишлаков, в Коканде, среди старых жителей Беш-Арыка и Андархана, давно уже говорили о том, что Хамдам хочет смерти комиссара Юсупа. Всех этих маленьких людей сейчас волновал вопрос: кто победит - Хамдам или Юсуп?

Во второй половине октября один из подследственных по делу Хамдама встретился с ним на тюремном дворе. Хамдам остановил его.

- Эй ты, не зарывайся!.. - крикнул он арестанту. - Не показывай во вред мне. А то я сгною и тебя, и мать твою, и сестру, и жену!

- Как ты меня сгноишь? - ответил арестант. - Ты сам гниешь.

- Сегодня я здесь, а завтра дома… - махнув рукой за тюремные стены, сказал Хамдам. - Знаешь меня.

Об этом сообщили следователю, но на очной ставке Хамдам отперся от своих слов.

- Я не произносил угроз… - гордо заявил он. - Я только предупредил, чтобы этот человек давал правильные сведения. Он лжет, чтобы меня очернить и самому освободиться.

На всех очных ставках с арестованными и свидетелями, привлеченными по этому делу, Хамдам держался уверенно и сознавался только в мелочах. Не отрицая своего влияния на Беш-Арык, он решительно отверг предъявленное ему обвинение в убийстве Артыкматова.

- Старая сплетня… - сказал Хамдам. - Пусть мне докажут… Легко говорить. Все можно сказать… Я не убивал. Поручил? Кому?.. Беш-Арык жил моим именем… Теперь всё хотят свалить на меня. Все это - дурацкие слухи.

Он опроверг все свидетельские показания:

- Все лгут… Никаких колхозных растрат. Ничего не брал… Никого ничему не учил… Не вредил. Не мог… Ничего не говорил. Все лгут. Меня хотят погубить враги за то, что я истреблял мусульман… Они не могут мне простить, что я работал для советской власти. Они хитры, как змеи. Теперь они используют вас, чтобы убить меня. Если захотеть, так и голубя можно называть вороной. Делайте как хотите, я ничего не знаю…

Его упорство смущало. Следователи чувствовали загадку в деле. Шли бесконечные допросы. Дело о контрреволюционной группе росло… А Хамдам за это время стремился наладить сношения с внешним миром… Прижиганиями и махорочными компрессами он устроил себе язву на теле, чтобы попасть в больницу. Он рассчитывал, что в больнице будет свободнее. Когда мистификация не удалась, он начал думать о побеге… По ночам ему снилось бегство в Ташкент… Он просыпался мокрый, у него билось сердце, он прижимал руку к груди и мечтал в темноте. Тюрьма спала… В ней даже от стен пахло хлебом и потом. Хамдам ненавидел в эти минуты Карима и в то же время надеялся на него.

Уживчивый Сапар устроился лучше всех. Он быстро подружился с охраной. Топил печи, колол дрова… Он почти не сидел в камере: целыми днями он хлопотал и суетился, то в коридоре тюрьмы, то на дворе. Своей услужливостью он был приятен надзирателям. Они смотрели сквозь пальцы на те мелкие нарушения, которые он себе позволял. Его можно было вызвать в любую минуту дня и ночи, если требовалась какая-нибудь помощь. Сапар все исполнял с охотой. Он надраивал полы и нары и этим так купил завхоза, что тот готов был вечно держать Сапара при себе… На допросах Сапар смеялся, обо всем говорил прямо, резко, скоро, откровенно, не задумываясь… Конечно, о многом, то есть о самом главном, опасном для него и для Хамдама, он молчал.

Однажды вечером надзиратель крикнул Сапару:

- Пойди в четвертый номер. Просит парашу.

Сапар испугался. Он знал, что в No 4 сидит Хамдам… Надзиратель отомкнул дверь ключом и прошел с ключами дальше, оставив Сапара наедине с Хамдамом.

- Рад тебя видеть, Хамдам-ака, живым… - проговорил Сапар, входя в камеру.

Хамдам приветливо встретил Сапара.

- Ты умница, - сказал он.

- Я не чернил вас… Только в меру, для правды.

- Ты это делал для пользы. Это хорошо. Говорят, ты выходишь в город?

- Иногда выхожу. Мы возим хлеб из пекарни.

- Зайди завтра ко мне. Достань бумагу, карандаш, конверт. Мне письмо надо отправить на волю.

- Хорошо, сделаю… - сказал Сапар.

Из коридора раздался голос надзирателя:

- Ну, справились?

- Справились! - крикнул Сапар и, мигнув Хамдаму, выскочил из камеры.

Надзиратель Овечкин, пожилой человек, весело поглядел на Сапара, помчавшегося с парашей в руках по коридору.

Овечкин служил в кокандской тюрьме с 1914 года. Арестанты его любили за невзыскательность. Хамдама он опасался. Разговаривал с ним вежливо и всегда думал, как бы с этим сомнительным арестантом не нажить ему беды.

Всю ночь Хамдам не спал, он забылся только под утро и во сне видел своих жен…

«Сон до полуночи исполняется скоро. Утренний сон? Его исполнения надо долго ждать… - подумал Хамдам, просыпаясь. - Однако это лучше, чем ничего не ждать».

Утром Хамдам получил от Сапара все, что просил. Утро было хорошее, солнце светило в камеру. Вообще весь этот день, наступивший после разговора с бывшим джигитом Сапаром, показался ему особенным, веселым днем.

Перед вечерней поверкой, когда Сапар сунул ему в окошечко кружку с чаем, Хамдам передал письмо.

Сапар прочитал адрес, и у него задрожали губы. Письмо было адресовано Кариму.

- Я не участвовал в этом деле! - быстро сказал Сапар.

- Да ты и не участник! Ты только опусти письмо в ящик, - равнодушно ответил Хамдам.

Эту ночь он уже думал о будущем.

Письмо было официальное. В письме он жаловался на то, что его напрасно держат.

Прошла неделя. Хамдам понимал, что Карим не может ответить ему. Но разве нельзя найти иной способ, какой-нибудь знак?.. Перевести в большую, общую камеру, облегчить режим. Хамдам раздражался. Проклятиями он осыпал Карима. Он перестал умываться и целые дни проводил, шагая по маленькой душной камере из угла в угол, пугая соседей.

После того, как уборочная кампания кончилась, Юсуп сразу поехал к Лихолетову в Самарканд. Никогда еще Юсуп не жил такой беззаботной и счастливой жизнью, как в этот месяц своего отпуска. Сердце его было спокойно. Ведь он выполнил свой долг. Судьба ему благоприятствовала. Теперь нужно было только ждать того дня, когда обстоятельства всего хамдамовского дела выяснятся окончательно и все виновные понесут заслуженное наказание…

В квартире Лихолетова часто собирались гости (военные работники, сотрудники местных учреждений, представители самаркандских властей). Лихолетов был гостеприимен, жил широко, любил принять людей, часто жертвовал для этого последней копейкой и нередко издевался над самим собой, говоря: «Хорошо живем. Когда пусто, когда густо… когда нет ничего…» Все шли к Лихолетову охотно. Как будто здесь, в простой, обыкновенной обстановке, все обретали то, чего им не хватало дома… Лихолетов умел повеселиться, мог выпить, занятно поговорить. Это было известно всему городу. Каждый шаг Александра отмечался чем-нибудь. Стоило ему прийти в театр, как уже во втором антракте он появлялся за кулисами и знакомился с актерами. Благодаря этой легкости в знакомствах дом Лихолетова был всегда полон гостей.