Николай Никитин - Это было в Коканде. Роман

- А зачем он возмущает народ? Здесь фронт. Зачем он порочит власть в глазах джигитов? Я и так потерялся. Не понимаю, что делаю.

В глазах Хамдама появилась скорбь. Юсуп удивленно посмотрел на него.

Хамдам схватил его за локоть:

- У меня горе. Садихон убежала.

Лицо Юсупа на мгновение застыло, как будто Хамдам оглушил его.

- Куда убежала? Что такое? - упавшим голосом спросил он.

- Неизвестно. Ничего не известно, - сказал Хамдам. - Я и сам не понимаю. Скорей бы домой!

Хамдам сложил руки, как для молитвы, и прошептал:

- Великий боже, помоги мне стерпеть это!

Он сдавил ладонью рот как будто бы затем, чтобы сдержать рыдание.

Если бы Хамдам в другой раз вздумал сыграть эту сцену, он бы, наверное, многое испортил в ней. Но сейчас вдохновение и удобный момент помогли ему. Вспомнив веселую Садихон, он заплакал, как великолепный актер, потом вытер слезы, раскрыл полевую сумку, вынул письмо Насырова и отдал его Юсупу.

- Вот прочитай! - сказал он. - А потом приходи, будем ужинать!

Он ушел в дом.

Юсуп бросился во двор к мигающему фонарю и прочитал письмо. Насыров писал:

«…Сегодня ночью случилось страшное дело: двое людей напали на женщин. Люди были в масках. Они увезли Сади. Я не знаю, что думать. Или Садихон убежала сама и все это бегство было подстроено, или, как говорят в Беш-Арыке, твои враги мстят тебе за то, что ты стал красным. Да помилует тебя аллах! Я буду искать днем и ночью твою любимую жену».

Двор был пуст. Реяли над фонарем летучие ночные мыши. Юсуп присел к деревянному столику, стоявшему около столба, и просидел там до тех пор, пока керосин не истощился в фонаре. Когда фонарь потух, Юсуп вышел к воротам.

Все чувства, все мысли Юсупа вдруг притупились. Мозг оцепенел. Ноги отяжелели. Каждый шаг становился мучительным. Ему казалось, что на него обрушилась гора и засыпала его.

«Ведь час тому назад все было хорошо, - подумал он. - Правда, я был расстроен, но это не то… А что же теперь? Страшнее всего, что за последнее время я не вспоминал Сади. Я был спокоен. Я был слеп и глух…»

Он опустился на камень возле ворот. Он сидел, собравшись в комок, прижавшись к стене. Баранья шапка с красной жестяной звездой спустилась ему на глаза. Он почувствовал, что он один в мире, что его окружает глубокая тишина.

Мысленно он вновь видел большой дом Хамдама в Беш-Арыке, резные красивые ворота, длинную галерейку, ряд столбиков, густой, тенистый сад, окна женской половины, зеленые ставни, стены, выкрашенные белилами, стертые каменные ступени, старый пышный орех…

Юсуп опустил голову.

…Начиналось утро. Юсуп и не заметил, как улица сделалась веселой, оживленной, солнечной. Конюхи вели с водопоя коней с блестевшими от воды губами. Скакали всадники. Полуголые мальчишки стайками вертелись возле стен и показывали пальцами на понравившихся им джигитов.

Алимат подошел к Юсупу и поздоровался с ним.

- Ординарцы приехали, - сказал он. - Привезли приказ: в Бухару идем! А там погрузка… Коканд! Отвоевали! Домой! - радостно повторил он.

- Что ты слыхал о Садихон? - тихо спросил его Юсуп, подымая голову.

Алимат засмеялся и подмигнул ему:

- Будет тебе! Это же твое дело, я понимаю.

- Какое дело?

- Да ведь по твоему приказу ее украли!

- Да ты что, с ума сошел? - накинулся на него Юсуп.

- Не ты? - удивленно прошептал Алимат. - Ну, тогда я не знаю… Тогда это враги Хамдама…

По улице пронесся ветерок, заблеяли овцы. Нияз подвел к Юсупу Грошика. Юсуп вскочил в седло и подъехал к своему эскадрону.

Из ворот выехал Хамдам.

- Ты почему не зашел? - крикнул он Юсупу.

- Некогда было. Получи! - ответил Юсуп, передавая Хамдаму письмо.

- А куда мне его? - со злостью отозвался Хамдам и, вздыбив без нужды коня, помчался в сторону обоза: там кто-то из обозников скандалил с жителями.

Через полчаса полк тронулся.

…Эскадроны растянулись по дороге. Ехали почти без строя, гурьбой, вразвалку. Навстречу эскадронам попадались гонцы из Бухары. Они останавливались в кишлаках и кричали:

- Есть ли здесь беженцы? Возвращайтесь в Бухару! В Бухаре мир и спокойствие, мир и спокойствие!

По всем дорогам брели пешеходы, шли покорные ослики с домашней поклажей.

Полк в один переход дошел до предместья Бухары. Вонь, отбросы, собаки, глухие дома, суета, Кругом глазели любопытные: дети, женщины, торговцы, ремесленники. Под навесом кожевенной мастерской стояли чаны. В чанах мокла кожа. Город принялся за работу. Война кончилась, и снова надо было пить, есть, добывать для этого деньги, думать о завтрашнем дне. Сапожники, портные, грузчики, хлебники, мастера - каждый принялся за свое дело и ремесло. Снова на базар потянулись продавцы и покупатели. Молодой полуголый кожевник, заслышав шум идущего полка, бросил свою работу и выскочил к всадникам на дорогу. За ухом у него торчала маленькая осенняя роза - обычное украшение узбека. Черная, грязная жижа стекала с рук кожевника. Он улыбался, приветствуя всадников. Около знамени гремели литавры.

«Быть может, больше настойчивости - и все случилось бы иначе? упрекал себя Юсуп. - Быть может, силой надо было посадить ее к себе на седло? - думал он. - Но что делать с женщиной, которая привыкла к подушке и чачвану, скрывающему ее лицо?»

Торговцы протягивали джигитам сочные матовые гроздья зеленого винограда. Женщины, встречаясь, кокетливо прикрывали чачваном только половину лица.

Когда эскадроны вошли в город, они увидели красное знамя на башнях дворца. Возле цитадели несли караул стрелки татарской бригады.

- Да здравствует Красная Бухара! - крикнул им Юсуп и отсалютовал шашкой.

- Ура! - закричали джигиты.

- Ура! Ура! - улыбаясь, отвечали часовые. Их голоса тонули среди возгласов джигитов.

Хамдам ехал задумавшись. Он тоже вынул шашку и помахал ею. Он не чувствовал ни радости, ни ликования. Он кричал и приветствовал народ, но делал все это, пересиливая себя.

Когда они проезжали мимо эмирских казарм, там стояли русские части. Из раскрытых окон громко доносилась песня:

«Быть может, Сади действительно сбежала в Коканд и прячется там?» думал Юсуп. Он старался убедить себя в этой мысли и не мог: «Непохоже, чтобы она сделала так. Что же случилось?»

Пожелтело небо, приближался вечер…

Десятого сентября, рано утром, Фрунзе получил постановление Революционного Военного Совета Республики: он назначался командующим войсками другого, Южного фронта.

Фрунзе шагал по коридорчику вагона, обдумывая свою предстоящую поездку в Харьков, и вспоминал все то, что было пережито здесь, под этим среднеазиатским небом, таким любимым и таким ему знакомым с детства… Обдумывал он и то, как нужно будет действовать в дальнейшем, отражая удар Врангеля, белого генерала, который начал действовать из Крыма и, по слухам, так же как и эмир, снабжался Антантой.