Александр Воронский - Бурса

Много, читатель…

…Скуластый бурсак зубрит:

…— Златокованную трубу, догматов пучину неисчерпаемую, церкви утверждение, ум небесный, премудрости глубину, чашу всезлатую, напояющую реки учения медоточивых, песненно воспоем…

Замысловатый тропарь кажется бурсаку тарабарщиной.

Напрасны труды и его приятеля понять тираду из Сирина:

— Многая простота есть удобо превратна; страха убо потребна есть человеческому естеству, да пределы послушания еже к богу сохранит.

Бурсак Медиокритский потеет по церковному уставу над служебником:

— «Чин священный литургии:

…Священник же, вложив святое копие от косвенный десныя страны просфоры, взимает святой хлеб, глаголя сице:

— Яко вземлется от земли живот его.

И положив „и“ взнак на святем дискосе, рекшу диакону:

— Пожри, владыко!

Жрет его крестовидно, сице глаголя:

— Жрется агнец божий…»

Одно положительное свойство приобретают бурсаки: юмор и выносливость.

…Дежурного Кривого сменяет надзиратель Красавчик. Он и в самом деле красив, но и противен тоже: высок, строен, курчав, сочные губы, отвислые выпуклые глаза с поволокой. Красавчик — ставленник Халдея. Заложив руки за спину, Красавчик обходит классы. Во втором классе внимание его задерживается на Никольском.

Красавчик тихо ему говорит:

— Выйди из класса.

Никольский, нервный и подвижной бурсак, тонкий, хрупкий, с огромными ресницами, поспешно встает, обдергивает обеими руками куртку, ни на кого не глядя, выходит. Вослед шепчут:

— На исповедь!.. Исповедываться!..

…Зубрежный бурсацкий пыл поостыл. Дежурные четвертоклассники следят, чтобы бурсаки «не лешничали», но где же усмотреть за всеми, да и время клонится к ужину. Понемногу бурсаки от скуки развлекаются. Один дает пинка соседу, и под партой идет скрытая, но злая возня; другой вырезает на боковой стороне парты вензель; играют «в поддавки», делают из бумаги кораблики, галок; читают запрещенные книги: романы Жюля Верна, Майн-Рида, Купера; книги держат под партами и все время косятся на двери: не подкараулит ли надзиратель или сам Тимоха. Иные развлечения дики. Бурсак Плетневский крепко-на-крепко зажимает себе нос и рот. Глаза пучатся, наливаются кровью, бурсак синеет, но сдается тогда, когда его готовы охватить огневые вихри, а голова разбухает и чуть не лопается вместе с сердцем. Сосед его ожесточенно ковыряет и давит прыщи, размазывая кровь по лицу. Некий Аквилонов вычесывает вшей и пробует их зубами. Александр Рождественский поражен открытием: зубрил греческие слова и узнал: алексо — означает побеждать, анир — андрос — муж. Александр — победитель мужей. Рождеством он докажет родным свою ученость. Пименов склонился над учебником и что-то бормочет: со стороны можно подумать — зубрит урок; на самом же деле в тридцатый, в сороковой раз он повторяет: нос играмус на ледамус, миги капут камень проломил (помесь латыни и русского: мы играли на льду, камень проломил мне голову). Сидят вразвалку: что дальше делать с собой? Все надоело! Бурсак Семирамидов вытянул ноги под партой, скрестил на груди руки, старается увидать кончик носа и выпяченную нижнюю губу. Троицкий внимательно созерцает козулю, нюхает, пробует на язык. Неподалеку от него бурсак старательно и с серьезным видом гримасничает: покажет язык, скосоротится, прищурит глаз, свернет на сторону нос. Корыстылев, мелкотравчатый и тихоня, бросает кругом подлые и нагловатые взгляды: он наушничает Красавчику, готовит очередной донос.

В перемену бурсаки табунами с гиком и топотом заполняют коридоры и раздевальную. Скрипят половицы, клубится пыль, пол в грязных отметинах. От рева, от возни мигают лампы. Отдых бурсаков похож на погром.

В разгар игрищ, ржанья, посвиста около учительской вдруг делается тихо; тишина распространяется быстро по коридору и классам. В чем дело?

— Трунцева привела полиция… Трунцева притащили селедошники!..

У дверей учительской давка. Окруженные бурсаками, с ноги на ногу переминаются два будочника. Один почти старик, дубленый, корявый, ко всему, видно, привычный, сердито шевелит усищами; придерживая шашку, он исподлобья оглядывает бурсаков. Другой будочник — молодой, в веселых морщинках около глаз, теребит негустую бороденку. Между будочниками — Трунцев. Он засунул глубоко руки в карманы пальто с поднятым воротником, постукивает каблуками сапог. Вместо казенной шапки с круглым и ровным верхом на нем почему-то чужой серый картуз, низко надвинутый на лоб. Выбиваются пряди кудрей, светлых и тонких. Трунцев по привычке улыбается слабой, неопределенной улыбкой. Он молчит. Молчат и обступившие его бурсаки. Между ними и Трунцевым уже преграда. Охота узнать, почему Трунцева привели городовые. В бурсе такого происшествия не запомнят; что он набедокурил, где пропадал больше суток? Но поговорить с Трунцевым мешают будочники, да и сам он не склонен к разговору. Изредка он проводит рукой по подбородку, трет переносицу и не очень-то обращает внимание на толпу бурсаков.

Яков уже успел сбегать за Тимохой, и тот, накинув на плечи пальто, грузно вваливается в коридор.

— Раззойдись! — распоряжается он зычно, вклиниваясь в толпу и грубо ее раздвигая.

Бурсаки пропускают вперед Тимоху; кольцо смыкается. Тимоха в упор разглядывает Трунцева, точно гадину. Трунцев спокойно выносит его взгляд. Рывком Тимоха открывает дверь в учительскую:

— Ведите сюда!

Будочники с Трунцевым следом за Тимохой скрываются в учительской. Бурсаки гудят. Красавчик гонит их в классы. За учебники долго никто не берется. На все лады обсуждается происшествие. Видели, Трунцева провели в карцер, в угловую мрачную комнату, где стоит одна койка с тощим матрацем. У карцера дежурит Яков. Тимоха и Красавчик ведут себя загадочно и зловеще. Бурсаки ожидают развязки.

Ужин проходит тихо. Красавчик щупает взглядом бурсаков: не готовит ли бурса какого-нибудь очередного подвоха? Но бурсаки ведут себя смирно.

Промежуток между ужином и сном, час с четвертью, самый желанный. Ночь охотно покрывает бурсацкие грешки и проделки. В этот час можно забраться в кладовую, в подвал, набить карманы морковью, можно заманить наушника, подшивалу в темное место и там отлупцевать его до бесчувствия. Еще лучше — затеять на дворе между штабелями дров целое сражение, партия на партию, после чего бурсаки ходят со шрамами и синяками. Нетрудно также выбраться за ворота, сбить с ног салопницу, барыньку из благородных, надавать оплеух первому встречному гимназисту. А разве плохо, заприметив дежурного в конце коридора, орать с другого конца что есть мочи: — «Кривая сопля!.. Марфуткин муж!..» — и прятаться за выступ стены? Когда же надзиратель погонится, следует со всех ног улепетывать, так что сердце готово вырваться из грудной клетки. Мало ли еще что можно сделать!