Павел Нилин - Впервые замужем. Рассказы

— Из дочки? — спросил, уже весь наливаясь злобой, наш приятель Чугунок Володя.

— Чего это? — переспросил Федор Прокопьич.

— Говорю, из дочки, что ли, хотел колбасу-то делать?

— Не понимаю я тебя, — сказал Федор Прокопьич.

А я взял Чугунка под столом за руку и попросил:

— Не горячись.

— А как же! — почти закричал Чугунок. — Ты разве не понял, чего он хотел, этот старый сыч? Он же говорит, что на тебе хотел попробовать, не загнешься ли ты. Да я бы ему сейчас знаешь что сделал…

— Ты вот что, — сказал я Чугунку. — Если он к тебе в гости придет, делай с ним что хочешь. А покуда он у меня в гостях, смотри на него спокойно, как на картину «Неравный брак» в Третьяковке.

Тут я заметил впервые, как поглядывают на меня наши дети. Дочка Надя еле сдерживает себя. Вот сейчас, кажется, скажет: когда у матери, мол, на новые туфли просишь, так какой ведь разговор начинается. А тут пригласили зачем-то глухого подлого старичка и бросили на угощение, видать, не одни туфли. Даже бутылку коньяка взяли. А сынок Гриша как бы исподлобья поглядывал на меня и, похоже, стеснялся.

Все гости притихли. Только Чугунок теперь все ерзал на стуле. Потом встал и ушел. И за ним ушли эстрадник с женой-телеграфисткой и текстильщица. Ушли как пришибленные.

А мы после этого с остальными гостями выпили еще чаю с пирогом. Затем я пошел на стоянку такси.

Когда я осторожно впотьмах выводил на крыльцо, чтобы посадить в машину, уже хорошо выпившего Федора Прокопьича, Чугунок стоял на крыльце и как-то нервно курил.

— Неужели ты его на такси повезешь? — спросил он. — Да на него даже самосвала жалко.

— Ладно, ладно, — сказал я Чугунку. А что еще я мог сказать? И отвез Федора Прокопьича на Кутузовский проспект.

По глухоте своей или простоте — уж не знаю как — он, кажется, ничего не понял, что произошло.

— Хорошо ты меня приветил, — сказал он, вылезая из такси подле своего дома. — Луку только много она кладет в винегрет, твоя жена. У меня, понимаешь, от него изжога бывает…

Дня три спустя пришло в наш таксомоторный парк то письмо от того пассажира. Нехорошие письма ведь всегда быстро доходят. И угодило оно как раз в месячник «За безопасность движения».

Дней через пять меня начали на собрании сильно прорабатывать. Особенно удивила меня мойщица Петунникова Нина, которая кричала, будто я после смены сразу бросаю свою машину как беспризорную. Может, она меня спутала с кем-нибудь? Но я ни оправдываться, ни спорить не стал. Нельзя же, подумал я тогда, надеяться прожить свою жизнь без мелких неприятностей. А мне уже идет под пятьдесят…

В маленьком горном селении Маран-бье старенький пастор между прочим рассказал мне, может быть, не очень неожиданную для этих мест историю о том, как лев (или тигр?) разорвал двух охотников, промышлявших ловлей диких зверей.

Одного охотника, впрочем, удалось спасти. И этим кроме господа он, несомненно, должен быть обязан московскому доктору, который сделал ему шесть на редкость удачных операций. И вшил искусственное горло. Охотник говорит теперь шепотом, но все-таки говорит. И многое можно понять из того, что он говорит. Его зовут Иуирмяко.

— Кого? — спросил я. — Охотника или доктора?

— Разумеется, доктора, — сказал пастор. — Охотника зовут Крак. Он местный. И никому не интересен. А московский доктор Иуирмяко знаменитость. К нему на прием записываются за две, за три недели. И едут и идут к нему в госпиталь из самых отдаленных мест. Это бывший госпиталь святого Эммануила…

— Но вы уверены, господин пастор, что имя московского доктора Иуирмяко?

— Нет, это его фамилия, а имя — Базиль. И еще как-то, как у всех русских, вежливо произносится имя отца, но, извините, я не сумел запомнить: у его отца слишком сложное имя, может быть, и для русских. Микрошеевич. Или что-то в этом духе…

Из Маран-бье я ехал в плохоньком автобусе, набитом, по местному обыкновению, не только пассажирами, но и такой живностью, как куры, гуси и еще незнакомые мне очень красивые птицы в клетках. И тут же поместилась большая пышная овца, изредка взблеивающая, жалуясь, наверно, на невыносимую духоту.

Пассажиры неумолчно беседовали на местном наречии, уснащая его то английскими, то французскими фразами. И чаще всего я улавливал слово «монганга», что значит по-здешнему «врач».

На берегу Жемчужного озера я обедал в крошечной харчевне, хозяин которой, кондитер, узнав, что я русский, сказал, что любит русских, и назвал среди трех известных ему наших соотечественников опять же московского доктора. Однако передал уже новую историю.

В соседнем селении родилась девочка с тяжелым дефектом дыхательных путей. Временами она теряла сознание, и каждый раз родители были уверены, что это конец. Так продолжалось больше четырех лет. Девочка не умирала и, можно сказать, не жила. Ее родители, вполне обеспеченные люди, возили дочь даже в столицу, где медики, продержав девочку в клинике около месяца, заявили, что она безнадежна и что медицина в данном случае ну, вы же знаете, как они это заявляют, — что в данном случае, вот именно в этом, медицина уже ничего больше не может предпринять.

Тогда кто-то и посоветовал родителям девочки обратиться в бывший лазарет святого Эммануила, где начал работать московский доктор. И, представьте себе, доктор принял немедленно девочку на излечение и уже на шестой день сделал ей как будто весьма рискованную операцию, во время которой она чуть не умерла. Но доктор перелил ей кровь. И девочка поправилась. Две недели спустя ее выписали из госпиталя вполне здоровой.

— …Или вот мой случай, — продолжал хозяин харчевни. И, откинувшись на стуле, вытянул передо мной свою черную сухую волосатую ногу. — Вы видите, какой тонкий шов? Я был еще солдатом, когда у меня началось воспаление. Чем-то, наверно, поцарапал ее в джунглях, или, может быть, меня укусило ядовитое насекомое, нога сильно раздулась. Я тоже ездил в столицу. Там два врача осмотрели меня и прописали, не сговариваясь, одно и то же очень дорогое лекарство. Я должен был принимать его целый месяц натощак. Я принимал его и свыше месяца, но опухоль, как прежде, то чуть спадала, то снова… Как в той английской сказке про серого кролика… И тут я однажды разговорился с одним клиентом-священником, греком из Муржа, и он мне посоветовал поехать именно к московскому доктору. И посоветовал не тянуть, а ехать как можно скорее, потому что у этого москвича кончается контракт и он скоро укатит обратно в свою Москву. Я тотчас же поехал. И посмотрите, какой результат. Уже второй год я снова без затруднений, свободно пользуюсь отличной ногой. — Хозяин захохотал. И еще раз, отхохотавшись, повторил эту фразу.