Виль Липатов - Шестеро. Капитан «Смелого». Сказание о директоре Прончатове

— Дуб я! — вдруг отчетливо проговорил он. — Дубина я стоеросовая!

Олег Олегович только сейчас вспомнил о том, что женщина-то, женщина, с которой он сегодня встречался дважды, — племянница Полякова. Значит, он сидел в кабинете, за стеной которого находилась женщина с покатыми, покорно заструганными плечами и загорелым ненакрашенным лицом, но он забыл о ней, а вот теперь вспомнил.

— Интересное кино! — пробормотал Прончатов.

Теперь он удивлялся тому, что взял да и вспомнил вдруг о поляковской племяннице. Почему, зачем? А действительно? Какого дьявола он несколько раз за этот день вспоминает о незнакомой женщине, четко видит ее стоящей на крыльце и как бы бросившейся навстречу Прончатову, когда он пролетел мимо дома на тройке вороных? Что он знает об этой женщине и что она знает о нем?

Спал Олег Олегович вот как: далеко за двенадцать ночи он ложился на узкую кровать, скрещивал руки на груди; закрыв глаза, в то же мгновение засыпал. Во сне Прончатов не храпел, не кашлял, не скрежетал зубами, не двигался, вообще не издавал ни звука, и жена Елена Максимовна в пору медового месяца пугалась: «Он не дышит!» Однако Олег Олегович исправно дышал, проделывал это он до шести часов. Проснувшись, Прончатов сам себе говорил «здрасте», затем открывал непременно левый глаз, которым и определял утреннее местонахождение: мало ли куда приводит судьба инженера-сплавщика.

Сегодня Прончатов «здрасте» сказал энергичнее обычного, вслед за левым глазом сразу же открыл правый, глядя в потолок, бодренько сказал:

— Так на чем мы остановились, товарищ Елена Максимовна?

Было ровно шесть часов утра, в спальне, выходящей в сад, затаился голубой сумрак; по Тагару разносился протяжный коровий мык, щелкал бич пастуха, на разные лады и выкрутасы звучали бубенцы. Черемуховая ветвь упала на подоконник, а в самой черемухе, среди переплетенных ветвей, висел совсем уж растаявший осколочек месяца. Пахло свежо и сонно, росинки, на вид твердые и прочные, как алмазы, висели на кончиках листьев. Олег Олегович покосился в левый угол комнаты, где стояла отдельная кровать жены Елены Максимовны. Она лежала неподвижно, но с открытыми, блестящими в полумраке глазами, и Прончатов неким седьмым чувством улавливал напряженное недовольство, которое истекало на него из темного угла. Жена лежала совершенно спокойно, дышала легко, профиль у нее был умиротворенный, но — вот подите же! — он ощущал, что Елена Максимовна настроена воинственно: пышные руки поверх одеяла лежали принципиально длинно, голова была закинута назад.

— Ну, хватит! — наконец решительно заявил Олег Олегович и так ловко сбросил ноги с кровати, что сразу угодил в тапочки. Очень довольный собой, он, поморщившись, чихнул, а чихнувши, развел руки в стороны и стал приседать, приговаривая: раз, два, три…

Тело у Олега Олеговича было смуглое, росли на груди буйные волосы, на тонком перехвате талии туго, как литые, сидели красные плавки. Фигура у него походила на треугольник, где основанием — плечи, сторонами — линии ног и бедер. Каждый мускул на теле залегал отдельно, а когда Прончатов взялся за гантели, мышцы покрылись блестящей пленочкой пота, набухли, налились.

— Доброе утро, Олег! — наконец сказала Елена Максимовна, выбрав секундочку, когда муж передыхал после трудного упражнения. — Не переутомляй себя, ты и так много работаешь…

После этих слов Елена Максимовна широким движением руки сбросила с себя одеяло, выйдя из него, неторопливо встала на ноги. Она была еще хороша, очень хороша, жена Прончатова! Легкая рубашка открывала плечи шевровой выделки, под тонким шелком, выпуклые, загодочно двигались бедра, на лице бархатилась нежная, гладкая кожа, глаза были, как в девичестве, цвета перезревшего крыжовника, но особенно хороши были волосы — рассыпчатые, скользящие, как бы вспененно улетающие вверх.

— Завтрак будет к семи, Олег!

Продолжая махать гантелями, Прончатов проводил жену взглядом, выполняя сложное упражнение для брюшного пресса, умудрился-таки пожать плечами: «Что с ней, господи, случилось?» Однако он выполнил до конца весь комплекс, подражая йогам, подышал глубоко и только после этого, подставившись под ледяной душ, злобно завыл: «Ой, пропадаю!» Потом, растираясь жестоко махровым полотенцем, он вдруг остановился, подмигнул умывальнику и вслух недоуменно произнес:

— В чем же я провинился? Уж такой я хороший…

Когда Олег Олегович в пижонском летнем костюме, чисто выбритый, надушенный «Шипром», появился в дверях столовой, то за столом уже сидели жена Елена Максимовна, сын Олег и дочь Татьяна, хорошо и тщательно одетые, так как Прончатов любил дорогую одежду. Так что в столовой, где стоял простенький стол и плетеные стулья, посиживала его семилетняя дочь Татьяна в отличном платье, которое отец привез ей из Финляндии, где изучал сплавное дело.

— Доброе утро, господа-товарищи! — поздоровался Прончатов, скашивая глаза на двенадцатилетнего Олега. — Как мы сегодня живем-можем?

Олег Прончатов-третий (?) задумчиво ел творог с изюмом, молчал, а ложку держал кособоко, всеми пальцами, точно ручку молотка. Это было странно, но сын Олег, внешне как две капли воды похожий на мать, характер имел отцовский, а Татьяна — копия отца — обладала материнским характером. Вот тебе и внешность — зеркало души!

— Мой сын стал вегетарианцем? — кладя на тарелку свиную котлету, спросил Олег Олегович. — Он дал клятву не есть мясо?

— Он копит колбасу! — за брата ответила дочь Татьяна и опустила загнутые ресницы. — Потом он колбасу ест с мальчишками в бане.

— Слышишь, Прончатов! — после длинной паузы заметила Елена Максимовна. — Опять эта баня!

Чтобы не путаться, Елена Максимовна при сыне мужа всегда называла по фамилии, потом незаметно привыкла к этому и теперь только в спальне называла его Олегом. Сегодня слово «Прончатов» она произнесла подчеркнуто четко, каждую букву слова поставила отдельно.

— Опять эта баня, Прончатов!

Он не ответил, так как испытующе глядел на жену и детей. Что и говорить, он был главой чинного, весьма благопристойного семейства — у каждого на коленях лежала чистая накрахмаленная салфетка, стол был сервирован отлично, посуда была отменной, и Олег Прончатов-третий, с мужской точки зрения, вел себя вполне достойно: на выпады матери и сестры не отвечал. Вообще было интересно наблюдать, как маленький человек, фотографически похожий на тебя, делает непрончатовские движения, говорит непрончатовские слова, а человек, на тебя совсем не похожий, делает все по-твоему. Вот извольте полюбоваться!

Выпив чай со сливками, дочь Татьяна напустила на лицо материнское выражение, аккуратно вытерла каждый палец салфеткой, сложила ее па четыре дольки и чинно устремила на Прончатова его собственные глаза: