Виль Липатов - Шестеро. Капитан «Смелого». Сказание о директоре Прончатове

— Борис Зиновеевич! — кричит Валька, хотя стоит уже рядом с капитаном. — Борис Зиновеевич! Готов к отправлению.

— Тише ты, труба иерихонская! — морщится Ярома.

— Есть тише! — по-прежнему счастливым голосом орет Валька.

— Хорошо, Валентин! — кивает капитан. — Иди на пароход… Я сейчас!..

Ярома насмешливо цыкает, махнув рукой, говорит так, словно приляпывает печать:

— Мальчишка! Какой это помощник — шантрапье!

— Валька? — вздергивает брови капитан.

— Он! — охотно подтверждает Ярома, и тогда раздается тихий голос Уткина, который молчал час кряду:

— Прирожденный капитан! — замечает Уткин и, не интересуясь реакцией Яромы, принимает прежнюю позу — спокойную, созерцательную, точно и не он неожиданно вступил в разговор. Ярома хмыкает.

— Спиридон прав! — серьезно поддерживает капитан. — Чирков рожден речником. От отцов и прадедов унаследовал моряцкую жилку.

— Умишко у него, наблюдаю, безвычурный! — не сдается Ярома.

— Зря, Степан! — уже ревниво говорит капитан. — Валентин — моя надежда! В полночь разбуди парня — скажет, что под днищем «Смелого».

Не слышит Валька Чирков этих разговоров — врывается на пароход, дергает рычаг сифона, сквозь густой рев «Смелого» кричит в машинное отделение: «Товсь! Побежим скоро!», тем же стремительным аллюром выскакивает на причальный мостик, становится рядом с машинным телеграфом. И чудное дело происходит с Валькой — успокаивается штурман, унимает сумятицу рук, ног, гонит с лица восторженную улыбку. Руки твердо и властно ложатся на медные поручни, ноги находят устойчивую позу, глаза наполняются начальственной влагой, а крутой юношеский подбородок задирается вверх, показав две твердые складки. Мелко вздрагивающая под ногами палуба вливает в Вальку уверенность, солидно округляет движения, взрослит двадцатидвухлетнего парня, отняв наносный разухабистый шик, расхлябанность.

— На корме! Не зевать! — покрикивает Валька, и капитан незаметно для Яромы улыбается: в голосе Чиркова он слышит свои, капитанские, интонации, да и фраза — его.

— Надо бежать! — обращается к Яроме капитан.

— Отваливай! — хрипит Ярома.

— До свиданья! — Капитан протягивает руку.

— Отваливайте, отваливайте! — Ярома хватает руку капитана, судорожно сжимает и сейчас же отпускает. — За лежнями приглядывайте.

— Добро, Степан! Речники спускаются под яр…

Снова ревет «Смелый» — один длинный гудок, три коротких и еще один длинный. С деревянным грохотом падают трапы, змейками уползают на пароход швартовы. Торопливые слова команды, крики, звон меди, первые звуки поршней доносятся до Яромы. На причальном мостике стоит Валька Чирков и, прижав к губам рупор, командует сплавщиками. Капитан рядом с ним, облокотился о поручень, посматривает, как на плоту отдают швартовы.

— Немного попридержать! — гремит рупором Чирков.

В воздухе снова мелькают канаты, плот скрипит; булькают, падая в воду, комки глины с яра, у берега завиваются глубокие воронки. Медленно, нехотя передняя часть плота двигается за пароходом, а сам плот точно пристыл к берегу. «Смелый» натуживается, яростно бьет плицами, буксирный трос тревожно звенит. «Зачем держит швартову?» — сердито думает Ярома, торопливо затягиваясь папиросой. Он собирается крикнуть капитану, чтобы освободил швартову, но Валька опережает его:

— Отдать левую!

Плот отдирается от берега, крутой извилиной выходит в протоку. Капитан что-то говорит Вальке, и штурман нагибается над переговорной трубой. Над «Смелым» гаснет черный столб дыма, машина передыхает, но плот, уже взяв разгон, плавно струится из узкой гавани. Точно живой, идет плот по протоке.

— Так держать! — командует Валька.

Капитан отрывается от поручней, переходит на корму парохода, с которой лучше виден Ярома, стоящий рядом с кривой ветлой. Капитан машет рукой. Ярома отвечает. Он хорошо еще видит маленькую фигуру капитана, рубку, султан дыма, разноцветные колесики спасательных кругов. Потом яр заслоняет пароход, видны только мачты, а еще через мгновенье — не видно ничего, лишь плывет плот — далекое продолжение «Смелого». А потом и плота нет — быстро мелькают головка, сплавщики у ворота и маленький красный флаг.

Ярома остается один. «Все!» — бормочет он, когда головка скрывается за яром. Убежал капитан! Тяжелое предчувствие охватывает сплавщика… Представляется Яроме, как на будущий год прибежит на сплавной участок капитан Валька Чирков, рассеянно поздоровается с Яромой и пойдет распивать пузатый графинчик водки с дружком Гребневым, и будут говорить они о своих, непонятных Яроме, делах, смеяться и совсем забудут о капитане и о нем, старом сплавщике Яроме. Пройдет еще год, два, и принесет Ярома справку на серой бумаге, где сказано, что износился он. А по сплавному участку станет бегать новый начальник, такой же молодой и суматошный, как Валька Чирков.

— Товарищ начальник! — слышит позади голос Ярома. Старик оборачивается, недовольно смотрит на Гребнева.

— Собрали лес, Степан Григорьевич… — виновато, смущенно говорит Гребнев, — оплошка вышла…

— То-то! — отвечает Ярома и с непонятным любопытством разглядывает Гребнева. У парня крепкое обветренное лицо, широко поставленные серые глаза, маленький пухловатый рот очерчен твердо; на виске розовый шрам — царапнуло до кости бревном года два назад, когда в половодье разбирали затор на реке. Хорошее, смелое лицо у парня, а смотрит в сторону, виляет взглядом, чтобы не встретиться с глазами Яромы.

Начальник сплавного участка проводит ладонью по усталому, посеревшему лицу. Словно наяву встает перед ним сияющий, счастливый Валька Чирков… Бежит навстречу капитану, лучится смехом, радостью, любовью к Борису. «Моя надежда!» — произносит ревнивый голос капитана, затем Ярома слышит себя: «Мальчишка!» От этого голоса на душе становится муторно, тревожно. Затем перед глазами опять Валька Чирков, стоящий на мостике «Смелого», кричащий в рупор начальственно, уверенно. И фигура капитана рядом с ним — спокойная, доброжелательная…

— Собрали лес… — повторяет Гребнев, немного удивленный молчанием начальника, рассеянностью его обычно сурового взгляда. — Собрали…

— Хорошо, хорошо! — говорит Ярома.

Гребнев молчит. Он не понимает, что случилось с Яромой.

Майское солнце светит на сутулую спину Яромы. Идет он неровно — останавливаясь, раздумывая.

Над «Смелым», невидимые в эфире, бегут точки и тире:

« Отбуксировал Чичка-Юле плот двенадцать тысяч четыреста кубометров тчк Готовьте запани тчк Через два дня войду Вятскую протоку тчк Держите связь нами тчк Валов тчк ».

Пальцы радистки Нонны в эфире вызывают бурю. Перебивая друг друга, захлебываясь, посвистывают передатчики диспетчерских, районного управления пароходства, обкома партии, лесосплавной конторы, лесозаготовительного комбината…