Виль Липатов - Дом на берегу: очерки

— Труба — это единственное мое изобретение, — сказал Константин Эдуардович, — которое принесло пользу людям, да и то одному человеку…

Формула Циолковского, на которой построено все ракетное воздухоплавание, так же гениальна и проста, как формула Эйнштейна. Она опережает свое время на десятилетия и столетия, но, вычерчивая последний знак формулы, Основоположник видел неустанное и плавное движение любимой Оки, мещан в рыжих тулупчиках и едва слышал звон колоколов. Медленно ползли рассохшиеся дроги нищей и безграмотной, богомольной и пьяной, тюремной и казенной России. Тащились по грязи и крови, тащились со скрипом и стоном, в которых только очень чуткое и всеслышащее ухо другого гения могло уловить будущий залп «Авроры».

И опускались руки Основоположника, и глаза застилал туман, и минутами не верилось, что формула живет и будет жить. Спасало единственное, похожее на прощание, слабое от отчаяния: «А все-таки она вертится!» И, наверное, в такой вот час, когда в тумане скрывалась Ока, когда было холодно и когда нудно скрипели рассохшиеся полы, когда не было денег на сахар, хотя жена скрывала скудность, весной 1917 года на странице научно-фантастической повести «Вне земли» написалось: «Первый полет в Космос произойдет в 2017 году…»

Тогда же Владимир Ильич Ленин, стоя на броневике, объявил миру, что рабочих и крестьян России не устраивает парламентарная республика, а только республика Советов… Стрелки Мировых Часов были переведены, чтобы время сверялось по первой в мире социалистической революции.

Понял ли это Константин Эдуардович в те дни — кто может теперь сказать? Но вот дату — 2017 год — на другую не исправил все-таки, дал сто лет впрок человечеству для того, чтобы подняться в космос. Великий фантаст за столом и в мастерской, он не верил, что могут произойти чудеса с медленно и скрипуче двигавшимися дрогами старой России.

…За окнами вместо рыжих тулупчиков шли серые шинели и матросские бушлаты, исчезли керосин, соль и хлеб, дрова и спички — независимо от этого с чертежей и со страниц книг Основоположника брали старты ракеты с косматыми хвостами и невесомо парили над самыми высокими облаками металлические дирижабли, неподвластные ветрам. Писалась Книга Воздухоплавания на все тот же — две тысячи семнадцатый год.

А время?

Время на новых и стремительных часах Революции, предсказанной и руководимой Владимиром Ильичей Лениным, перестает быть только физическим понятием: пришли к власти те, кто был никем, чтобы стать всем. В это надобно еще раз и повнимательнее вдуматься: стать всем…Всем! Не наркомом или шахтером, не директором фабрики-кухни или связистом, а всем — вот сущность народовластия! «Пришпоренное» революцией время, ставший всем пролетариат и его вождь, Владимир Ильич Ленин, хорошо видели, понимали, слышали, знали.

«Калужский сиделец», названный так одним из его ближайших друзей, аскет по природе, сущности и прожитой жизни, ученый со всеми атрибутами гения, Константин Циолковский продолжает существовать наедине со своим, добротно пропаханным и забороненным знанием небом. Могло бы ему, человеку, успевшему за долгие десятилетия жизни сделать только одно полезное изобретение, да и то для одного человека, могло ли ему прийти в голову, что голодная и терзаемая со всех сторон врагами Республика следит за ним бдительным оком пролетариата, ставшего всем для всех…

Пока еще не описано достаточно ярко впечатление, которое произвело на привыкшего к одиночеству и считавшего его нормой Константина Эдуардовича Циолковского появление в калужской обители эмиссара Владимира Ильича Ленина, одного из соратников вождя — Федора Николаевича Петрова.

Это был ноябрь 1921 года. Сибирь, Забайкалье и Дальний Восток, Средняя Азия еще охвачена огнем войны, звенит от раннего в тот год мороза пустопорожняя земля, в чанах для асфальта ночуют тысячи беспризорников, сирот войны и революции, паровозы молчат, дети и женщины вместо хлеба едят костру. Ноябрь 1921 года — это ведь только четырехлетие Советской власти.

Не знаю, мог ли Федор Николаевич Петров отличить на небе созвездие Близнецов от созвездия Рака, но, познакомившись поближе с Константином Эдуардовичем Циолковским, выслушав его рассказы и увидев грустное лицо одинокого человека, понял главное. Понял как человек, ставший всем для того, чтобы знать, кто нужен революции. С чистой совестью, радуясь тому, что слова Ильича вновь оказались пророческими, он передал Константину Эдуардовичу напутствие Ленина: «Вы ему обязательно увеличьте субсидии для работы. Обязательно! В его руках — ключ к будущему нашей ракетной техники. Космос? Замечательно!»

Точно известна и описана реакция Константина Эдуардовича Циолковского на признание его работ Владимиром Ильичем Лениным. Он воспринимает это признание как чудо, чудо такого порядка, которое с людьми его типа происходит раз в тысячелетие, а может быть, и за всю писанную историю. Как свежи еще в памяти человечества Галилей, Джордано Бруно, Лев Толстой! Пытали, сжигали, отлучали от церкви… Удивление — вот что вызывает историческое событие в деревянных стенах небольшого калужского дома. Удивление и — конечно! — радость. Ведь предписаны и даже увеличены субсидии для продолжения работ. Мало того, немедленно после визита Федора Петрова по настоянию Владимира Ильича решением Малого Совнаркома Циолковскому Константину Эдуардовичу «в виду особых заслуг изобретателя… в области научной разработки вопросов авиации… устанавливается пожизненная пенсия… 9 ноября 1921 года».

Придавая своим ракетам скорости почти световые, Константин Циолковский знает об «эффекте времени» Эйнштейна, но он до сих пор не догадывается, что выстрел «Авроры» надо принимать обязательным поправочным коэффициентом, и только легкое предчувствие счастливых перемен охватывает его на глазах у покорной и тихой Оки.

Жизнь не захотела и не могла ждать, пока великий Циолковский внесет поправочный коэффициент — «Советская власть» — в ряды своих сверхмудрых формул. Крепкая мозолистая рука пролетариата все чаще и чаще стучит в деревянные ворота того домишки, при виде которого американский космонавт Томас Стаффорд отказался верить очевидному. Он так и сказал, как только вошел в кабинет Основоположника, пославшего его в космос: «Не верю, что в такой убогой обстановке могли родиться такие великие идеи!»

Жизнь властно стучится рукой пролетариата в двери «Калужского сидельца». Институты, заводы, изобретатели-одиночки, государственные деятели, пионеры — им все охотнее и охотнее открывает двери узкая, тонкая, сухая, но очень сильная рука, привычная к металлу и камню… Прядет восьмой десяток лет жизни судьба-ткачиха, а на берегу Оки слышен звон металла, все более веселый, молодой и приветливый. Помолодение Константина Циолковского с приходом Советской власти признают все биографы и исследователи. Но можно точно назвать день, когда великий калужанин был предельно молод и завидно счастлив. Это было 1 мая 1935 года, когда на всю Красную площадь прозвучали записанные на пленку его слова: