Иван Шевцов - Тля. Антисионистский роман

- Ты вот что, философ необыкновенной формы, -положив свою могучую руку на округлое плечо Бориса, добродушно пробасил ему на ухо Павел, - чем спорить, выкладывай-ка лучше денежки. Надо выручать Володьку.

Борис поморщился. Он хотел это сделать сам, без подсказки, а Окунев испортил впечатление. Еще вчера, узнав, что картину Машкова «завалили» на художественном совете, он решил выручить Владимира, предложить ему взаймы тысячи две.

- Да, Володька, - сказал он теперь, как бы вспомнив забытое, - я вчера получил за натюрморт и могу одолжить тебе... - И, не ожидая ответа, вытащил пачку новеньких денег.

«Откуда он узнал о моей нужде? - растроганно подумал Владимир. - Ах, да, я, кажется, Павлу говорил...» И, прочувствованно оглядев товарищей, сказал вполголоса:

- Спасибо, ребята.

- Ребята тут ни при чем, - буркнул Павел. - Бориса благодари.

Карен, опережая Машкова, вскочил с подоконника и, дурашливо кривляясь, пожал Юлину руку:

- Молодец, Боря! Ты наш предоподлинный и пренастоящий денежный друг!

- Хватит дурачиться, - одернул Павел Карена. - Нам всерьез не мешало бы поговорить, что делать.

- Что делать? - не сбавляя веселого тона, переспросил Карен. - Работать надо, к весенней выставке готовиться, натюрморты писать, поскольку в них - хлеб наш насущный.

Его шутливость друзья не поддержали. Разговор о весенней выставке сделал их озабоченными.

- Ты что, Володя, думаешь дать на весеннюю? - спросил Еременко.

- Еще не решил. Наверно, вот этого паренька. - Он поставил на мольберт портрет Коли Ильина. - Да вот не знаю, успею ли закончить...

- А чего здесь еще заканчивать? - Яша Канцель удивленно развел руками. - Чудесный портрет!

- В этом деле Володя мастак, - сказал Павел, и все с ним согласились. Портреты у Машкова получались живые, глубокие.

- Везет ему, - позавидовал Юлии, глядя на портрет. -Умеет найти интересную натуру. А я вот все на позеров

нарываюсь.

Павел посмотрел на пустую бутылку и сказал:

- Карен, ты бы позаботился...

Карен вышел и вскоре вернулся с бутылкой шампанского. Закусывали черным хлебом с горчицей и дешевыми конфетами, шутили:

- Такой пир мог быть только у Рембрандта!

- Или у нас на фронте! - воскликнул Владимир. Аркадий Николаевич подхватил:

- А помнишь, Володя, как под Волковысском перед атакой наши солдаты о любви и ненависти говорили?

- Помню...

Борис перебил, усмехаясь:

- Небось все говорили одно и то же: любят Родину, ненавидят фашистов.

Владимир, не замечая его усмешки, воодушевился.

- О, это надо было слышать собственными ушами! И не так-то просто сказать об этом... Вот, скажем, ты, Петя, кого любишь, что ненавидишь?

Скромный и стеснительный Еременко ответил, не поднимая головы:

- Больше всего люблю детей и ненавижу войну...

- А ты, Борис?

- Я беззаветно люблю искусство и ненавижу дураков, - с апломбом выпалил Юлин.

Яша сказал, что он любит правду и ненавидит управдома. А Окунев высказался так:

- Русскую широкую песню люблю! И ненавижу сынков-лоботрясов, потребителей коктейлей и обитателей прочих холлов. Ну, а сам-то, Володя, что любишь?

Тот сказал, не задумываясь:

- Обожаю Москву и ненавижу паразитов!

- А я люблю... - Карен сделал мечтательное лицо, засветил глазами, - весеннее утро, когда сады цветут и пчелы звенят... Ах, какой аромат! И розовые краски на вершинах гор, и голубое небо, и журчанье ручьев...

- Ну, поехал, теперь не остановишь, - перебил Павел. - Говори, что ненавидишь?

- Ну, а это уже совсем просто: ненавижу худсовет.

- Плохая шутка, - мрачно сказал Владимир. - В художественном совете есть и умные, честные люди, такие, как Николай Николаевич.

- Он не в счет, - уточнил Карен.

- А знаете, как бы ответил на наш вопрос тот же Николай Николаевич? - хитро сощурившись, спросил Окунев и, подражая Пчелкину, проговорил: «Люблю деньги и ненавижу тещу».

- Вот узнает, он покажет тебе вместо тещи кузькину мать! - пошутил Карен. - В бригаду не возьмет.

- Это меня-то? Шалишь! Пчелкин человек неглупый, от меня не откажется.

В парадном уже дважды звонили, но никто не слышал. Теперь постучали в дверь, и в комнату со словами: «Можно к вам?» - ввалилась дама в каракулевом манто. С любопытством взглянув на компанию, она сказала:

- Я к художнику Машкову, - и когда Владимир назвался, театральным движением подала ему теплую мягкую руку. Остальным она коротко кивнула и, не дожидаясь приглашения, втиснулась в кресло, но потом, должно быть сообразив, что за столом ей будет неудобно, пересела на диван.

Неожиданный приход самоуверенной незнакомки вызвал веселое недоумение присутствующих, но дама не обратила на это внимания и сейчас же принялась рассматривать портрет Коли. Потом протяжно воскликнула:

- Великолепно! Какой милый мальчик! Только уж очень сердитый. Ишь, какой серьезный! - Она кокетливо складывала ярко накрашенные пухлые губы, словно дразнила портрет. Потом бодро подняла голову и, обращаясь к Машкову, заговорила по-деловому:

- Мне рекомендовал вас Николай Николаевич. Он о вас высокого мнения. Говорит, что вы - великолепный портретист! Мне бы очень хотелось заказать вам мой портрет и портрет моей дочери Ирины.

- Вам обязательно хочется живописные портреты? -сдерживая себя, тихо спросил Владимир - А может, желаете бюсты? - И, повернувшись к Канцелю, добавил: - Принимай, Яша, заказ, два бюста из белого мрамора. Деньги, разумеется, вперед.

Дама опешила. Испытующе глядя на художников, она пыталась угадать: шутят они или говорят всерьез.

- А это не слишком дорого будет, в белом мраморе? -спросила она нерешительно.

- По десяти тысяч за голову, - ответил за смущенного Канцеля Окунев.

Пока дама в уме прикидывала свои возможности, Борис Юлин предложил:

- А натюрморт у меня не купите?

- Нет, - категорически отрезала дама. - Мы хотим портреты.

- Я частных заказов не принимаю, - уже совершенно серьезно ответил Владимир.

- Но ведь вас рекомендовал мне Николай Николаевич! - забеспокоилась дама в каракулях. Взгляд ее снова зацепился за портрет Коли Ильина. - Этого мальчика вы рисовал?

- Я. Этого мальчика я хорошо знал. - Она не так его поняла:

- Но меня же Николай Николаевич Пчелкин знает! Он мне вас рекомендовал. Вы можете ему верить?

- Могу. Но личных заказов не принимаю. Пусть Пчелкин напишет ваш портрет, раз он хорошо вас знает, а я не могу, не имею права, - растолковывал Владимир. - Фотограф - другое дело... А художник не может писать человека, которого не знает. Вместо портрета у меня может получиться цветная фотография.

- Я вас не понимаю, - обидчиво протянула дама и скривила губы. - Кто же я, по-вашему, есть? Самозванка какая-нибудь? Я честная женщина, у меня муж в министерстве...

- Охотно верю, - учтиво перебил ее Владимир. - Но вы меня не поняли. Этот мальчик - герой труда, талант.