Иван Шевцов - Тля. Антисионистский роман

- Где ты был? Тебя с утра разыскивает Осип Давыдович. Что-то важное, - сообщила Нина.

- Меня не было в мастерской, - солгал Борис. - Я позвоню ему.

- Его сейчас нет дома. Он просит тебя заехать к нему домой к шести часам. Вечером я буду ждать тебя у папы.

- А если я задержусь у Осипа?

- Все равно я буду ждать тебя. Обязательно заезжай за мной.

Борис Юлин женился на Ниночке не зря. Девушка обладала многими достоинствами... В ней ему нравилась не только привлекательная внешность. Нина была наделена тонким умом и мягким, податливым характером. Она получила хорошее воспитание. Как-никак, отец - профессор, мать - в прошлом преподавательница музыки. Старший брат Нины погиб на фронте, средний - летчик, лейтенант, служит на Дальнем Востоке. Ниночка, восторженная, романтически настроенная девушка, любила в Борисе прежде всего художника. Она считала большим счастьем выйти замуж за деятеля искусства. Заветная мечта сбылась, муж оказался художником, да еще и знаменитым. В талант его она верила преданно и слепо. Боря не может быть посредственным, Боря необыкновенный, Боря - самородок. Во всяком случае так говорили люди, понимающие толк в живописи, даже такие бесспорные авторитеты, как Барселонский, Пчелкин, Иванов-Петренко.

Нина боготворила Бориса. О его изменах она даже не подозревала. Это было вначале. А потом? Потом она делала вид, что ничего не подозревает. Так было спокойней. А покой семейной жизни - это не так уж мало. После окончания университета она год «отдыхала». Затем ее устроили на работу на радио. Нина была довольна - работа интересная, тоже связанная с искусством.

Нина часто навещала своих одиноких стариков, живших в новой квартире на Ленинских горах. Она даже подумывала перебраться к ним вместе с мужем, но в таком случае вставал неприятный вопрос: а как быть со своей отдельной двухкомнатной квартирой, полученной совсем недавно и с большим трудом? Делать обмен Борис не хотел: у тестя есть наследник - сын.

Нина приехала в квартиру отца вечером после работы. Профессор только что вернулся из университета и был чем-то недоволен, к огорчению дочери.

Борис был в мире и дружбе с жениными родителями. Его здесь всегда встречали, как родного. Он заехал за Ниной в десятом часу. Его ждали к чаю, не садились за стол. Зять от чая отказался.

В машине Нина приласкалась к Борису и поцеловала его.

- Скажи мне спасибо: я устроила радиопередачу о Генке Репине. Прямо из его мастерской. - Борис благодарно кивнул и дал себя поцеловать еще раз. Нина защебетала: - Нам предлагали передачу об Исааке Бродском и Якове Канцеле, говорят, был такой скульптор.

- Ни в коем случае, - сурово возразил Борис. - Исаак Бродский был первым служителем культа Сталина. Это не художник, а ничтожество.

- Хорошо, хорошо, Боренька, мы это поломаем. А Яков Канцель?

Пухлая физиономия Юлина брезгливо скривилась:

- Ну с какой стати вспоминать о нем? А за Гену еще раз спасибо. Ты у меня умница, Нинок.

И Нинок, обладавшая слабой волей и сильными страстями, прильнула к нему, вовсе не догадываясь, что за бурной деятельностью мужа скрывается натура хищника.

Сегодня Борис был радостно возбужден, и восторг свой ему хотелось с кем-то разделить: хотелось говорить, спорить, доказывать. Нина для этого случая не годилась -она не умела с ним спорить, всегда соглашалась, а он жаждал острого разговора, чтобы выплеснуть все, что бурлило и клокотало в нем. И он снова обратился к тестю:

- А вы читали в «Новом мире» роман «Чей хлеб едим мы»? Нет? Грандиозно, черт побери! Журнал нельзя нигде достать!..

- О чем роман? - полюбопытствовал профессор.

- Об одном изыскателе, - живо ответил Борис. - Но дело даже не в нем, а вообще... в более широком плане, в системе взглядов.

- Ну и что ж утверждает автор? Он отвечает на вопрос, чей хлеб едите?

- Да дело ж не в том, - недовольно поморщился Юлин - Хлеб мы, в общем-то, свой едим.

- В общем-то, да, конечно, - в тон вставил тесть.

- Это только начало! - патетически воскликнул зять.

- Начало чего?

- Новой литературы и вообще нового духа.

- Не всякое начало есть начало, - философически заметил тесть. - Бывает, что в самом начале и конец заложен. Начало и конец.

- Ну нет. «Новый мир» оправдывает свое название. Вот погодите, ягодки еще впереди. Опубликуют новый роман Пастернака, который потрясет!.. Это будет бомбочка!..

- И что ж он потрясет? Какие основы? - подначивал тесть.

- Все! - Увлекшийся зять не хотел понимать иронии оппонента.

- Пастернак? Травка такая, вроде петрушки? Не может быть. Фамилия-то уж больно никчемная. Когда-то поэт был такой, вирши заумные сочинял.

- Он самый - Борис Леонидович Пастернак.

- Вон оно что! Оказывается, жив еще. И даже роман сочинил. Стишки бросил, на прозу перешел. Ну, если тот, то не страшно, не потрясет. Силенок не хватит.

- Да вы знаете, что это величайший поэт эпохи? - горячился Борис. - Его имя произносят стоя поклонники его.

- Как гимн?

- Да, если хотите, стихи его - это гимн нашей поэзии.

- А может, вы доставите мне удовольствие, споете этот, ну как его... гимн вашей поэзии? Или прочтете?

- Я понимаю, вы смеетесь. Смеетесь потому, что не знаете его поэзии.

- Хочу знать, Боренька, жажду. Я вас слушаю.

- Слушаете? Пожалуйста:

Пью горечь тубероз, небес осенних горечь,

И в них твоих измен горящую струю,

Пью горечь вечеров, ночей и людных сборищ, Рыдающей строфы скупую горечь пью.

- Тубероз? Это что ж такое? - перебил профессор. -Измен горящая струя. Почему именно горящая? С таким же успехом могла быть болящая, молящая, летящая, гнетущая, светящая, свистящая, цветущая, весенняя, осенняя, еловая, сосновая, дубовая. Смысла все равно никакого.

- Да как вы можете иронизировать! Это кощунство! - кричал Борис, мечась по комнате. - Это понять надо! Это гениально!

Я живу с твоей карточкой, с той, что хохочет,

У которой суставы в запястьях хрустят,

Той, что пальцы ломает и бросить не хочет,

У которой гостят и гостят и грустят...

Прочитав эти строки, Борис сделал паузу, блаженно закатил глаза и произнес эффектным полушепотом:

- Это музыка слов, волнующая...

- А чего тут волноваться? - перебил его пафос тесть. - Живет с карточкой и пусть живет, если это доставляет ему удовольствие. Кому нравится поп, а кому... карточка. Нет, Боря, не волнует меня гимн вашей поэзии. Петь его при народе даже и неприлично. А не то что стоя... Нет, разве что лежа.

Борис не выдержал такого «кощунства» и, не желая спорить больше, ушел в комнату жены.

На другой день в тесном коридоре Московского союза художников Карен Вартанян встретился с Борисом Юлиным. На полном гладком лице Бориса - праздник и ликование. Он первым окликнул Карена торжествующей фразой вместо обычного приветствия: