Иван Шевцов - Тля. Антисионистский роман

«Не позволяйте всяким проходимцам плевать в душу нашего народа». Этими словами Еременко закончил свое письмо. Запечатал в большой белый конверт и написал адрес «В ЦК КПСС».

Он уже не чувствовал себя надломленным и одиноким.

В усталой и вялой памяти вереницей понеслись воспоминания о недолгой и трудной жизни, обо всем прожитом за сорок лет: детские годы беспризорного, голодного скитания по грязным, неуютным вокзалам, казалось, уже позабытые, теперь встали и приблизились так, что их можно было разглядеть, как свои руки. И суровые картины великой войны. Эти картины висели на стенах его комнаты. Они писаны кровью его сердца, и теперь, когда он окинул их взглядом, ему почудилось, что изображенные на полотнах опаленные в боях солдаты зашевелились и повернули на него свои взгляды, полные укора...

Еременко вздрогнул: в парадном звонили. Кто бы это мог быть?

- Отворяйте, не заперто! - раздраженно крикнул он. В прихожей послышались мягкие, скользящие шаги, потом слабый шорох: кто-то раздевался.

Еременко ждал. Он как сидел на стуле, так и продолжал сидеть, точно прикованный, повернувшись вполуоборот к двери. «Кто же, кто? Кому еще я понадобился?» Наконец дверь осторожно отворилась, и в комнату вкатился Николай Николаевич Пчелкин.

Еще не поздоровавшись, он оценивающе осмотрел стены, увешанные картинами и этюдами, бросил критический взгляд на дешевую люстру и уж после этого, приняв внушительную осанку, сказал, протягивая руку:

- Неуютно, дорогой, живешь, нескладно. Так нельзя.

- Хорошо, больше не буду, - серьезно сказал Еременко.

Неожиданный визит Пчелкина разжег в нем любопытство. «Зачем пришел?»

- Необщительный ты человек, замкнутый, - снова заговорил Пчелкин после паузы. - Зачем людей чураешься? Чего тебе от друзей прятаться?

«Гляди-ка, - изумлялся Петр про себя, - в друзья напрашивается! К чему бы это?» Но молчал и ждал.

А Николай Николаевич молчать не умел, равно как и сидеть спокойно не мог. Волчком двигаясь по комнате, отдуваясь, он заговорил снова - теперь уже в полушутливом тоне:

- Жена тебя бросила, уехала... Жениться тебе надо. Женись, брат, пока не поздно.

- Невесты нет, - не в шутку ответил Еременко, продолжая следить за Пчелкиным.

- Невесту найдем, - не замечая необычно напряженного состояния Петра, подхватил Пчелкин в прежнем тоне. - Хочешь с композиторшой познакомлю? Викочка, исполнительница лирических песенок, руководитель Русского ансамбля. Обаятельна, черт возьми! Да ты ее знаешь. Помнишь, у Иванова-Петренки по любви и тосковала? Кто бы тогда мог подумать, что она станет выгодной невестой! Миллионерша!

- Почему же она не женила на себе Алексея Щербакова?

- А он кто такой, этот Щербаков?

- Деревенский композитор, которого она обворовала.

- Не слыхал. Должно быть, сплетня.

- Хотя я понимаю ее: не хотела других обворованных обижать, за всех ведь замуж не выйдешь, - зло сказал Петр, не обращая внимания на слова Пчелкина.

Тот сообразил, что разговор начат неудачно, и потому решил «переменить пластинку»:

- Видишь, дорогой, что получается... Ты на выставке Камышева был? На собрании в МОСХе был? - И, не дождавшись ответа, продолжал: - Лед, наконец, тронулся. Помнишь, как вы меня с Машковым тогда? А разве не прав я был, когда писал об искренности художника? Теперь это всем ясно. Свобода творчества - первое условие успеха!

- А скажи, - перебил его Петр, - много за последние годы создали шедевров «свободные» художники на Западе?

- Не в том суть, совсем не в том, - затараторил Пчелкин. - Я говорю о свободе у нас. Что получилось? Ерунда получилась. Началась расплата за прошлое служение культу личности. Жестокая, не всегда разумная, но кое в чем и справедливая. Я против крайностей. Нехорошо, что многих крупных художников на съезд не избрали, да ведь что поделаешь, такова воля собрания. В искусстве, дорогой мой, нельзя командовать. Проголосовали - изволь подчиняться большинству.

Петр неотступно следил за его взглядом, читая в нем больше, чем в словах, которыми Пчелкин щедро сорил. Впиваясь подозрительным взглядом в смеющиеся глаза Пчелкина, Еременко хотел понять одно: зачем тот пожаловал, чего домогается?

- Какому большинству? - спросил Петр сквозь зубы и, устремив на Пчелкина безумный взгляд, поднялся, напряженный, нацелившийся. Руки его сжались в кулаки и медленно разжались.

Пчелкин взглянул на него и напугался, оторопело попятился к дивану. Еременко наступал, тяжело дыша.

- Петя, Петя, что с тобой, опомнись! - забормотал Пчелкин. - Выпей воды...

- Ах ты, душонка продажная! Вон, мерзавец! Убирайся, подлая тварь! - И, должно быть, не отдавая себе отчета в поступках, схватил Пчелкина за воротник пиджака и, сильно встряхнув, вышвырнул его за дверь.

- Нет! - закричал он в открытую дверь. - Нет, ничего у вас не выйдет! Черта с два! Мы еще поборемся! Нас много! Я на войне пуль не боялся, а тут... а вас...

В ярости он бросился на тахту.

- Идиот! Трус! Дезертир! - это уже он ругал себя. -Кого напугался! Тли напугался! Размазня! Да ты не использовал и сотой доли своих возможностей!

Порывистым движением он схватил со стола заготовленный пакет и опрометью выбежал из комнаты, забыв закрыть за собой дверь.

* * *

Весной московские художники организовали в один из воскресных дней коллективный выезд за город на пикник. Готовилось это, по замыслу Варягова, Барселонского и Пчелкина, в целях консолидации художников различных творческих направлений и настроений.

День выдался чудесным. Недалеко от Сенежского озера образовался целый табор из «Волг», «Побед», «Москвичей» и одного автобуса. Центром табора был «автобуфет»: организаторы пикника позаботились не только о духовной пище для художников.

И вдруг кто-то из опоздавших привез сенсационную новость:

- Вы слышали? - таинственно и тревожно спрашивал Винокуров Бориса Юлина и Осипа Давыдовича. - Варягова сняли.

- Ф-и-у, - просвистал Борис. Лицо его сделалось озадаченным. В глазах вдруг сверкнул луч слабой надежды. -А может, с повышением?

- С повышением не снимают, - вставил Осип Давыдович. - А кто же будет вместо него?

Семен Семенович пожал плечами.

Об этой новости среди друзей Осипа Давыдовича говорили как о несчастье и грозном предзнаменовании. Кто-то из них доверительно сообщил Пчелкину, а тот - уже Владимиру Машкову, но другим, почти веселым тоном:

- Слыхал? Варягова выставили. - И уже тихим, вкрадчивым, но боязливым голосом заговорил:

- Кто-то из вашего брата - уж не Еременко ли? - такое письмо настрочил в ЦК, что там заговорили о нем.

Люсю компания Юлина и Иванова-Петренки подчеркнуто игнорировала. С ней не здоровались, ее просто не замечали. В их глазах она была предателем.

- Не обращай на них внимания, - советовал Люсе Владимир. - Что они для тебя?