Марк Юдалевич - Дни испытаний

— Вы все знаете про меня.

— Таков порядок, — ровным, бесстрастным голосом говорит Ирина Павловна. — Отвечайте на вопросы.

— Фамилия?

— Казанцева.

— Имя?

— Нина.

— Отчество?

— Сергеевна.

— Год рождения?

— 1944.

— Образование?

— Среднее.

— Семейное положение? Вы не замужем?

— Нет.

Значит, она работала в магазине. Неужели она… из таких, которые воруют? Непохоже. Хотя, что он про нее знает. Она вон с каким-то пожилым мужчиной…

Ирина Павловна уже читает обвинительное заключение. Неприступные и уверенные слова ложатся будто кирпичи ладной, прочной кладки.

Низко опущены Нинины плечи, бледные лежат на коленях руки. Кажется, ее давит тяжесть этих слов. Тимофей старается сидеть спокойно, но то и дело по-медвежьи ворочается на стуле.

— Признаете вы себя виновной в предъявленном вам обвинении? — Голос Ирины Павловны бесстрастен, лишен оттенков.

Тихо-тихо становится в зале.

— Нет, не признаю, ничего я не брала.

Тимофей слышит сочувственные вздохи, перехватывает взгляд артиста, тоже сочувственный и очень серьезный.

— Переходим к судебному следствию, — раздается ровный, словно механический голос Ирины Павловны.

— Начнем с допроса подсудимой. Гражданка Казанцева, расскажите, что вам известно по данному делу.

— Я не знаю, что говорить, — отвечает Нина.

— Вы утверждаете, что ничего не присваивали. Откуда в таком случае у вас недостача?

— Я уже говорила следователю, что не знаю. В этом все дело…

«Может, она действительно не виновата, — размышлял Тимофей. — Недаром говорят: человек, довершивший преступление, обязательно придумает для себя версию, а она…»

Но Ирина Павловна, очевидно, думает иначе.

— Странно, Казанцева. Если вы действительно не присваивали продуктов, у вас должно быть хотя бы предположение, куда они могли исчезать.

Все тот же ровный судейский голос.

«Что это? — не может понять Тимофей. — Беспристрастие или равнодушие? Судья она или только придаток к закону?»

И неизвестно, из какого закутка памяти выплыло полное презрения лицо вора-рецидивиста. Весь процесс чуть не со слезами в голосе он повторял: «В этом деле я не был. Его мне не шейте». Но улики были против него. Он получил три года. Выслушав приговор, невесело сказал: «Правильная ты женщина, судья. Как только с тобой муж живет?» И тогда Тимофей поверил, что подсудимый не виноват, и Ирина Павловна показалась ему бездушным, казенным человеком. Тогда он решил, что и ровный ее судейский голос и вся ее невозмутимость идут не столько от умения владеть собой и выдержки, сколько от равнодушия. Но через два дня судили группу рецидивистов, и Тимофей многое узнал о том, которого, по его мнению, несправедливо осудили. Оказывается, трудно быть судьей, но еще труднее судить судью.

— Вы имеете право отвечать или не отвечать на любой вопрос, — говорит Ирина Павловна. — Но учтите: запирательство не в вашу пользу… Теперь о вашем личном бюджете.

Судья спрашивает о Гришиной шубке, злополучном несессере, новых туфлях.

Нина все так же, с трудом и болью, рассказывает о выигрыше на облигацию, о сэкономленных рублях, проданной старой обуви. И чувствуется, что говорит она откровенно и правдиво.

До Тимофея доносится чей-то приглушенный шепот: «Нелегко девчонке-то, дитё еще». И вслед за ним другой: «Дитё, дитё, а вокруг пальца обведет».

Впервые Тимофей внимательно оглядывает зал. Здесь разные люди. Большинство ждет следующих дел, в которых они будут истцами, ответчиками, свидетелями. Есть и просто завсегдатаи, любители послушать и посудачить после судебного разбирательства. Тимофей уже знает почти каждого из них в лицо.

А вот, наверное, сидят подруги Нины Казанцевой. Да, конечно, ее подруги: та, что перекинула на грудь косу и теребит ее, видимо, волнуется, и вторая, с длинным некрасивым лицом. И вот те двое — плечистый, массивный, в дорогом пальто, уже осеннего возраста мужчина и невысокий, худощавый подвижный старик. Они, конечно, тоже не просто любопытные, слишком уж напряженны их лица. А вот еще бритоголовый пожилой в стороне. И этот явно заинтересованный в деле.

— Имеете вопросы? — прерывает Ирина Павловна размышления Тимофея.

Тимофей не видит, скорее чувствует, как беспомощно вздрагивает Нина.

— Нет, нет, — поспешно говорит он.

— Вы? — обращается судья к артисту.

— Пока нет. — На сосредоточенном его лице Тимофей читает: «Я пока ничего не понимаю, но дело не кажется мне уж таким простым».

— Государственный обвинитель?

Левой рукой прокурор подвигает к себе записную книжку. Вместо правой руки у него протез с блестящей черной перчаткой.

— Скажите, Казанцева, — у прокурора мягкий, приятный голос, — вы молодой продавец. Могла ли недостача быть результатом ваших ошибок? Там свесила с походом, тут обсчитала себя при получении денег.

— Нет, не могла… — говорит Нина.

— Не могла, — неторопливо повторяет прокурор. — А почему вы так уверены?

— У нас и раньше был учет. Я ведь не первый день торговала… И потом, на такую сумму…

— Торговали вы так же, — снова повторяет прокурор. — И сумма слишком большая. Пожалуй, логично. — Как бы в знак согласия чуть наклоняет он седеющую голову. — Но куда же тогда девались товары, Казанцева? Куда девались? Что вы молчите? Дело-то серьезное.

«Славный человек! — думает Тимофей. — Он с ней, как учитель».

— Скажите, Казанцева, всегда ли вы аккуратно сдавали выручку? Не доводилось ли вам оставлять у себя на следующий день?

— Нет, не помню, — как-то нетвердо говорит Нина.

— Не помните или не доводилось?

— Не доводилось.

— Еще вопрос: для чего вы откладывали эти двадцать семь рублей?

— Грише на шубку.

— Но шубка, конечно, не единственная необходимая вам вещь. И еще что-нибудь нужно приобретать.

— Да.

— Что, например?

— Ну, Грише скоро нужны ботиночки, костюмчик.

— А долго вы откладывали двадцать семь рублей?

— Да все время, как папа умер. Только не получалось.

— Вот видите, вы откладывали все время, как папа… — прокурор счел бестактным повторять это «умер». — Откладывали в течение нескольких месяцев. Значит, вы представляете, как это нелегко. Где же вы намерены были взять деньги на остальные покупки?

— Скопить.

— А сумели бы?

— Не знаю.

— Не знаете, и в то же время делаете такой подарок Горному и угощаете подруг дорогими конфетами, и добавляете деньги на туфли. И они ведь тоже не первая необходимость, — с досадой заканчивает прокурор. — Вот и возникает сомнение — не появился ли у вас более легкий источник дохода.

Стоящий на возвышении судейский стол всегда незримыми токами связан с залом. Тимофей чувствует, как из зала повеяло холодком недоверия к подсудимой. Вольно или невольно прокурор использовал сильное оружие — доброжелательность. Он не нападал на Нину, не стремился ее запутать. Он как будто стремился помочь ей, оправдать ее — и не смог, не позволили обстоятельства дела.