Марк Юдалевич - Дни испытаний

— Подожди, — прервал Зуб. — Бестоварная фактура. С чем, как говорится, ее едят?

Галя переглянулась с подругой. Верочка впервые смело посмотрела на Зуба. То, что он не знал такой простой вещи, делало его менее грозным и недоступным.

— Бестоварная… — начала объяснять Галя. — Вот я завскладом. У меня не хватит восемь ящиков печенья — продала налево. И тут узнаю — должна нагрянуть ревизия. Я звоню: Андрей, пришлю тебе фактуру. Ты расписываешься, отсылаешь мне. Ревизор смотрит — печенье отфактуровано нашему магазину. А отфактурована только бумажка.

— Понятно, — басит Зуб. — Дальше.

— Вот Верочка видела, как однажды привезли такую фактуру.

— Так вы что — подозреваете Горного? — прямо спросил Зуб.

— Нина не такая… — впервые открыла рот Верочка и тут же осеклась, словно испугавшись своего голоса.

— Хорошо, но как у ней образовалась недостача?

— Не знаю.

— В том и беда, что не знаешь. Человек живет рядом, а вы не знаете. Вот теперь и сообразите, кого винить. Я ведь с твоими предположениями к прокурору не пойду. Ему нужны факты. — Секретарь помолчал. — Ну, а Горный не мог все это…

— Не похоже, — задумчиво протянула Галя. — В магазине порядок навел, — вслух соображала она. — На войне был. Орденоносец. Передовые методы внедряет…

— Он все правильно делает, — Верочка неодобрительно и смешно насупилась.

— Правильно, а вам как будто не нравится? — спросил Андрей и выжидающе замолчал.

— Будто души в нем нет, будто не настоящий он… — загорячилась Верочка.

Галя удивленно и уважительно взглянула на подругу. «Вот тебе и Верочка! Как она определила!»

— Придется пойти в райком партии, — сказал Зуб в заключение. — Самим нам тут, пожалуй, не разобраться.

Тимофей часто думал о Нине. Странно, перед встречей в суде он почти забыл о ней. А теперь вспоминал вновь и вновь. Вспоминал не ту, которую встретил в суде, которая была с тем, с Горным, а все ту, с которой познакомился на танцах.

Были минуты, когда откуда-то являлась томящая и жгучая ревность. Незнакомое, тяжелое, это чувство стирало краски, опресняло все окружающее.

Но, пожалуй, еще томительнее было другое. Девушка, очевидно, ни в чем не виновата. Она просто не может быть воровкой. Недаром тот пожилой артист сказал о ней на суде, что такие играют Джульетт. А приходится ей принимать такой стыд, такую муку. И сейчас, наверное, опять не дают ей покоя следователи, прокуроры?

Он должен вмешаться, он должен помочь ей… После суда Тимофей хотел пойти к Нине, но ее окружили друзья, он понял, что будет здесь лишним. Несколько раз хотел прийти к ней домой, но не решился. С чем он придет, что скажет?

Иногда Тимофею страстно хотелось с кем-то поделиться, кому-то рассказать обо всем. Но с кем? Если бы кто из его товарищей знал Нину, спросил его о ней. Но ведь никто из бригады не знал ее.

И вдруг Тимофей услышал о Нине. Услышал совершенно неожиданно.

К ним в клуб строителей на диспут о любви и дружбе приехал секретарь райкома комсомола Зуб. Тимофей не любил подобные диспуты: никогда не читал статей на тему о любви в газетах. Не представлял, как можно громко, с трибуны, в полном зале разглагольствовать о том, о чем и с близким другом, может быть, решишься потолковать один раз в жизни. Как можно писать статьи о тех чувствах, воспевая которые, даже великие поэты подчас только расписываются в своем бессилии.

И сегодня Тимофей решил остаться на диспут единственно из любопытства — что будет говорить Андрей Зуб.

Остальных выступлений он почти не слушал, листая свежий номер «Юности».

К удовольствию Тимофея, Зуб как раз начал с того, что он лично не большой сторонник таких диспутов. Главное — общие мысли всем ясны, а в конкретных случаях на диспуте вряд ли разберешься… Но коли его пригласили, то ему просто хочется привести несколько примеров из жизни наших комсомольцев.

— Недавно в кондитерском отделе одного магазина обнаружили недостачу. Продавщица там была девушка, окончившая среднюю школу. В магазине семь человек, из них шесть комсомольцев. Все они уверены, что девушка не виновата в недостаче. Но никто толком не может помочь этой девушке. Но никто толком не знает, как она жила. А спроси их, в один голос скажут: коллектив у нас дружный…

«Значит, и в магазине тоже не верят в ее вину. Интересно? Надо потолковать с Зубом».

С трудом дождался Тимофей окончания диспута. До Зуба было не так-то легко добраться. Комсомольцы: спорили о кинофильме «Иваново детство», что-то кричали о Ремарке, кто-то возмущался: «Заткнись со своим кубизмом! Правильно Никита Сергеевич сказал — хвостом осла рисуют».

— А Пикассо, Пикассо? — вмешалось сразу несколько голосов.

— Вот это все и делайте темами диспутов, — пробасил в заключение Зуб. — И вообще спорить — о спорном. О том, сколько дважды два — спорить не надо: уже известно.

— Мне нужно поговорить с вами, — наконец-то протиснулся к Зубу Тимофей.

Они вместе вышли из клуба.

— А почему она тебя интересует? — выслушав сбивчивый вопрос Тимофея, спросил Зуб.

— Я был народным заседателем на суде, когда ее судили.

— Вот как! — даже приостановился в свою очередь заинтересованный Зуб. Внимательно, снизу вверх посмотрел на Тимофея. — И как тебе показалось?

— Не знаю. Длинная история.

— Давай всю длинную. Ко мне с короткими-то нечасто обращаются.

Тимофей попрощался с Зубом очень поздно, около часа ночи.

— Сложно, — басил на прощание Андрей. — Тут тебе не диспут о любви и дружбе. Надо, по-моему, там присмотреться и к заведующему. В райкоме партии я уже говорил. Ну, бывай…

— Может, ревизию к нему? — уже пожав руку Андрею, предложил Тимофей.

— Не стоит, пожалуй. Только спугнем. Подумаем…

Нинины неприятности Любовь Ивановна восприняла по-своему. Ей было очень жаль Нину. Ясно же видно, что девочка ни в чем не виновата. Кое-как сводила концы с концами. Что они там не могут понять, кто прав, кто виноват. Тоже начальники!

С другой стороны, ее возмущало Нинино упрямство. Сразу же после обыска она собралась бежать к Михаилу Борисовичу. Человек солидный, главный врач, еще депутат городского Совета, он может сказать за Нину свое слово. Оно не мало весит. Он и деньгами может Нине помочь, наверное, зарплату-то немалую получает. Но Нина категорически запретила соседке идти к Михаилу Борисовичу или к кому-либо другому из друзей отца.

«Вот с детства такая упрямица! — возмущалась Любовь Ивановна. — Уж что скажет — все должно быть по ее. Все по ее! А у самой ведь скоро есть будет нечего. Гришу одной картошкой кормит. Ну и пусть! На меня пусть не рассчитывает! У меня не столовая чужих кормить!»

Однако, возмущаясь и ворча, Любовь Ивановна не только все время совала Грише разные ватрушечки, пироги, компоты, но не упускала случая накормить и Нину.