Александр Чаковский - Год жизни. Дороги, которые мы выбираем. Свет далекой звезды

— Примите нашу погоду. Ветер северо-восточный, пять метров, временами двадцать пять. Температура — минус восемнадцать…

Через несколько минут весь персонал станции — три человека, включая Василия Семеновича, — окружил меня.

Мне были понятны их радость и возбуждение. Шутка сказать — ведь, кроме подносчиков продовольствия, раз в неделю поднимающихся на вершину, эти метеорологи по неделям, а иногда и по месяцам не видят людей! Сотни радистов во всех уголках нашей страны регулярно принимают сводку, оставаясь невидимыми для этих затерянных на заполярной горной вершине самоотверженных метеорологов.

Еще ничего не зная толком об их быте, я мысленно представил себе трудную службу этих трех совсем еще молодых людей и подивился их мужеству и самоотверженности.

В честь меня был приготовлен праздничный обед. В небольшой комнате на столе в большом котле дымились наваристые мясные щи, в чугунке, обернутом ватником, «доходила» пшенная каша, на плите кипел чайник.

После обеда Василий Семенович сказал, что ненадолго покинет нас — надо к приборам. Меня пригласил к себе в комнату радист Миша; в прошлом году он окончил техникум.

Белокурый парень сидел рядом со мной на скамье и расспрашивал о Большой земле. Потом он сказал:

— В честь гостя надо бы выпить. Но… — Он нахмурил белесые брови и, понизив голос, будто сообщая невесть какую тайну, добавил: — Василий Семенович насчет выпивки строг. Сами понимаете, нельзя: особое положение.

«Конечно, он прав, — подумал я. — Выпивка в коллективе, состоящем из трех заброшенных на высокую снежную гору людей, долг которых заключается в том, чтобы ежесуточно с точностью часового механизма передавать сводки погоды, ни к чему хорошему не привела бы… Как же все-таки они живут здесь? — продолжал я размышлять, — Без людей, без развлечений, без выпивки, наконец, потому что „особая обстановка“. Дни и ночи, месяцы и годы перед глазами все тот же „лунный пейзаж“. А народ-то все молодой, не старики какие-нибудь!

Но, может быть, они, все трое, люди со специальными, так сказать, характерами, приспособленными именно к такой жизни? Конечно, если смотреть со стороны, героизм, романтика… А на поверку эта тройка — люди флегматичные, без страстей, без сильных желаний и им по душе равномерная, спокойная жизнь без всяких неожиданностей?..»

И я спросил Мишу:

— Как вы поехали сюда? По желанию или…

— Нет, покачал головой Миша, — мое желание было другое. Я хотел поехать в Верхоянск, — знаете, это на северо-востоке страны. Очень интересное место для радиста-метеоролога. Считается полюсом холода… Но послали сюда.

В этот момент я услышал звук, похожий на гудение сильно натянутой струны.

— Что это? — спросил я Мишу.

— Провода поют. Ну, антенна и распорки у наших метеобудок. Ветер крепчает.

Вернулся Василий Семенович и увел меня к себе. Мы довольно быстро обо всем договорились. Василий Семенович обещал, что станция будет вести наблюдение за снегом на восточной части горы, остановка только за связью.

— Теперь главная задача, — сказал я, вставая, — протянуть сюда телефонные провода. Завтра же поеду в комбинат, буду требовать. А пока позвольте поблагодарить дорогих хозяев…

— Похоже, вы до дому? — спросил Василий Семенович.

— Именно, — подтвердил я и посмотрел на часы. — Уже три, а я вышел в семь. Восемь часов путешествую. Надо идти.

— Не выйдет.

— Нет уж! — твердо сказал я, — Чувствую, что вы гостю рады, благодарю от души, только мне пора.

— Дело не в гостеприимстве. Ветер крепчает… Пойдемте посмотрим.

Мы вышли из дома. После электрического света показалось, что я попал в кромешную тьму. Прежней тишины уже не было. В ущельях, пропастях, меж вершинами гор гудел ветер. Выли невидимые провода. Когда глаза попривыкли к темноте, я стал различать стремительно летящие снежинки.

— Пойдемте в дом, — сказал Василий Семенович.

Мы вернулись.

— Уходить вам сейчас нельзя, — сбивая снег с валенок, проговорил Василий Семенович, — У нас тут капиталистическая фабрика погоды.

— Почему капиталистическая?

— Никакого планирования, — усмехнулся Василий Семенович. — То массовое производство ветра и метели, то полная депрессия. И все по стихийным, так сказать, законам. Идти вам нельзя, придется ждать.

К вечеру ветер усилился. Миша через каждые два часа передавал сводки погоды.

Василий Семенович ходил по комнате. Профессионально бесстрастный голос Миши, каким он передавал свою первую сводку, сменился теперь иным голосом — в его подчеркнутом спокойствии явно ощущалась скрытая тревога.

И тогда я спросил:

— Почему вы так волнуетесь, Василий Семенович? Ведь больше того, что вы делаете, сделать нельзя. Сводки вы передаете аккуратно. Дом ваш, надеюсь, устоит при любом ветре. В чем же дело?

— Послушайте, — останавливаясь передо мной, сказал Василий Семенович, — ветер начался внезапно, мороз крепчает, в воздухе могут оказаться самолеты. В горах лыжники, туристы. Ведь это же ясно, кажется…

Он снова стал ходить по комнате.

В коридоре завыл ветер. Вернулся третий работник станции — метеоролог Синицын, самый молчаливый из всех троих. Он положил инструменты, снял покоробившийся на морозе плащ и, сев за стол, стал что-то высчитывать на листке бумаги.

— Двадцать, — сказал он, отодвигая лист, и я понял, что ветер достиг двадцати метров в секунду.

— Скажите, — поддаваясь общей тревоге, спросил я, — как вы полагаете, нашему участку не грозит лавина?

— Пока нет, — ответил Василий Семенович. — На восточном склоне лавина еще не созрела, ей еще рано отрываться.

Я успокоился.

Прошло еще два часа. Ветер не усиливался, он стал даже немного утихать.

— Ну, пойдемте отдохнем немного, — предложил Василий Семенович. — Дело, кажется, идет на спад. Утром двинетесь.

«Вот застрял! — подумал я. — Пошел на полдня, а пробуду сутки. Как-то сейчас там, в забое…»

Но делать было нечего. Я пошел в комнату Василия Семеновича. Миша принес чайник. Снова я почувствовал себя уютно. Мы выпили чаю, и Василий Семенович предложил поспать. Он предоставил мне вторую кровать, стоявшую в его комнате.

Мы улеглись.

— Давно в этих краях? — спросил в темноте Василий Семенович.

Я ответил.

— Наверное, не хотелось ехать далеко, в глушь? — продолжал Василий Семенович. — Человек вы молодой, вас должно тянуть поближе к культурным центрам.

— Вы тоже не старый, — возразил я, — а ваш Миша совсем юнец. Однако вы поехали же сюда…

— Ну, наша работа особая, здесь скучать некогда.

— А мне ваша жизнь показалась несколько… однообразной.

— Да? — переспросил Василий Семенович. — Ну, это ошибка. Разве небо здесь однообразно? Ветер однообразен? Да тут на дню иногда по пять раз все меняется.