Юван Шесталов - Тайна Сорни-най

Эква-пыгрись на этот раз ошибся. Простим ему: он, как вы, был тогда мальчиком, человеком неопытным. Для того сказочный мальчик и ошибался, чтобы вам, земным, было легче идти по дороге жизни…

Утром мы с Агирись пошли в лес. Снег в лесу пушистый, как заячий мех. Мимо кедров и елей вилась тропа. Агирись шагала весело, бодро. Она читала письмена снега, словно книгу. Вот глухарь крестики наставил, вот заяц путал след, убегал от кого-то, а вот здесь лиса кралась. Наверное, она зайца хотела поймать… Вдруг деревья расступились, и мы попали на небольшую поляну. На поляне стоял невообразимый шум. Десятки сорок, рассевшись на ветвях, с криком перелетали с дерева на дерево, будто затеяли веселое игрище. Одна слетит с ветки — на ее месте уже другая покачивает длинным черным хвостом. А на снегу разгуливают вороны. Тоже чем-то взволнованные.

— Сорока кричит — значит, кто-то на этой поляне есть, — говорит догадливая Агирись.

И правда, скоро на краю поляны, между двумя деревьями, увидели мы пляшущего зайца. Когда подошли поближе, заяц замер, вытаращил косые глаза, заурчал, пятясь назад. Одна лапа его была крепко зажата проволочной петлей. Мы долго смотрели на бедного зайца. Заяц смотрел на нас. Смотрел зло, враждебно.

— Заячье мясо вкусное! — сказал я тихо, проглатывая слюну. — Давно с охоты не приезжала мама. Свежее мясо у нас кончилось. И всю норму хлеба мы съели. А магазин далеко. В лесном магазине не пусто. Вот заяц попался. Хорошо!

— Но это не твой заяц. Ведь не ты ставил ловушку?

— Не я.

— И не твой дедушка ставил эту петлю.

— Не мой дедушка. Наши ловушки дальше. Знаю.

— Так и нечего глазеть. Это только сороки да вороны на чужую добычу зарятся. Видишь, как они расшумелись.

— Дома варить нечего.

— Ну и что! Сам поставь петлю. Сам поймай… — Потом Агирись замолчала. Долго молчала, жалобно глядя на зайца, который вновь заплясал на трех лапах, стараясь вырвать четвертую из петли. — Неужели тебе не жалко зайца? — жалобно, чуть не плача, сказала Агирись.

Я же охотник. И моя мама охотница. И дедушка был охотником. Я знаю. Мы тем всегда и жили, что ловили зайцев, белок, глухарей, лосей, питались их мясом. Без этого мы бы сразу померли. Это я знаю. Но уж больно просит девочка. И как мне не выполнить ее просьбу? Тем более что ловушка не моя. Пусть себе гуляет косоглазый. Я разжал петлю. Заяц даже несколько раз поцарапал мне лицо. Агирись визжала от радости. И когда мне удалось расслабить тугую петлю, заяц, бултыхнувшись в снег, помчался в лес. Агирись закричала торжествующе:

— Беги да больше не попадайся!

Но я тут же поправил ее:

Заяц и я… Мы разные. Заяц должен быть ловким. А я, охотник, должен ловить зайцев. Ведь дедушка говорил:

Вырасту большим, стану охотником. Большим охотником. Великим охотником!

Вечером мы снова слушали сказку дедушки.

Однажды Эква-пыгрись говорит бабушке:

— Я пойду на большую охоту.

— Да ты еще мал. Руки-ноги твои не окрепли для большой охоты.

— Я уже большой, бабушка. Это ты слабенькая стала. И поэтому я тебе кажусь маленьким. Пора мне, бабушка, пора!

Видит бабушка: не сладить с упрямым внуком. Куда денешься? Пришлось ей согласиться.

Одела, обула внука. В дорогу сушеной муксуновой кожи дала. На прощание посоветовала идти по той дороге, что у двери начинается, а не той, что за домом лежит.

Довольная, стояла бабушка на пороге, глядя, как внук уверенно потянул охотничью нарточку по той дорожке, которую она посоветовала.

Но только дом скрылся за большими деревьями, как Эква-пыгрись повернул в сторону другой дороги. По той, что за домом лежала, пошел на большую охоту. Решил узнать, почему это бабушка не хотела, чтобы он ходил по той дороге: наверное, что-то там таинственное, интересное есть…

И правда. Скоро увидел реку. Она была широкая-широкая. Другой берег еле виден. На реке лед. Лед скользкий. Недавно, видно, замерзла река. Не успела снегом покрыться. А на крутом берегу уже снег. Он искрится на низком зимнем солнце. А на реке запор стоит.

— Куда идешь, внучек? — вдруг раздался чей-то голос.

Взглянул Эква-пыгрись на берег. И видит: с крутого берега на лыжах катится великан. На плечах у него две головы. Четыре глаза сияют на двух больших светлых лицах.

— Да вот на большую охоту собрался, — отвечает Эква-пыгрись.

— Возьми меня с собой.

— Ладно, дедушка. Бабушка говорит, что я еще мал. Мне как раз товарища и надо. Да только кто ты такой? Я про двухголовых что-то не слыхал.

— Это бабушка тебя все бережет, не говорит правду. А жизнь-то есть жизнь. На пути придется встретиться не только с двухголовыми. Я Мэнкв. Лесной дух. И запомни: это моя ловушка. Не трогай ее. Так возьмешь меня?

— Пойдем.

— Тогда подожди немного, я за котомкой сбегаю.

Захрустел снег под его лыжами, подбитыми мехом с лосиных ног. Бежит дедушка Мэнкв, только головы над ветвями мелькают. Не успело солнце из-за леса мигнуть, как двухголовый Мэнкв был уже тут как тут. Котомку тащит. Семиухий котел несет. Все погрузили на нарту и тронулись в путь-дорогу.

Впереди показалась опять чья-то ловушка. Вдруг что-то зашумело. Взглянул Эква-пыгрись на крутой берег. И видит: с пригорка, поднимая снежную пыль, трехголовый Мэнкв катится.

— Внучек, куда идешь? — кричит он издали.

— На большую охоту иду.

— Взял бы и меня с собой. А то вам вдвоем скучно будет.

— Вот хорошо! А то я товарища найти не мог. Вместе веселее. Пойдем, пойдем.

— Тогда подождите меня. Я за котомкой схожу. Да и нарточка ваша уж больно маленькая.

Не успел даже ветерок проснуться, как снова появился трехголовый Мэнкв. Идет Мэнкв — аж снег поскрипывает, земля вздрагивает. Нарту тащит. Большую, крепкую. Полозья у нее из лиственницы, а копылья из кедра.