Юван Шесталов - Тайна Сорни-най

Однажды я пошел в гости к Агирись. Она жила в соседней избушке. Мы были одни. Был темный зимний день. В избушке стоял полумрак. Агирись показала мне чемодан с раскрашенными картинками. На картинках большие дома с большими окнами. Дома каменные. Улицы каменные. Берега реки каменные. Только вода блестит, как всякая вода. Река живая. Течет она меж каменных берегов.

— Что это? — спросил я Агирись.

— Это город, — сказала Агирись. — Мне подарила мама.

— А где твоя мама?

— Она уехала.

— Как уехала? — удивился я.

— Она уехала на учебу. Иногда она пишет мне письма. Письма читает вслух Учитель-най. Иногда мама присылает красивые вещи.

Мной овладело любопытство. Только я не знал, можно ли расспрашивать. Агирись взяла меня за плечи и серьезно предложила:

— Давай играть в русских.

Она открыла чемодан и стала доставать разные диковинные вещи: шелковые платки, ситцевые платья, перчатки, шарфы ярких цветов, причудливые шляпы. Раньше таких я никогда не видал.

— Это все мамино. — Сказала и тяжело вздохнула. Она взяла тонкий голубой шарф с серебряными блестками и обернула им мою голову. Затем нарядила меня в красную кофту и белую юбку.

— Какой смешной! — воскликнула она.

Я взглянул на себя в зеркало, и мы оба долго смеялись.

— А сейчас я себе нарисую усы, — сказала Агирись.

Мне казалось, что усы девочке не идут, но Агирись не обращала на это внимания. Она обожгла пробку и сделала себе большие черные усы. А мне начернила брови. Потом накинула на себя китель, который висел на стене, надела фуражку с красной звездой. И мы опять расхохотались.

— Похожа я на русского? — спросила она, глядя в зеркало.

— Нет, не похожа! — возразил я твердо.

Потом она приказала мне смыть краску с бровей и сама смыла свои большие усы. Нарядилась в красивую женскую одежду. И стала совсем другой, не похожей на Агирись, на мансийскую девочку.

— Ну как я? Хороша?

— Хороша!

— А ты надень китель и эту фуражку с красной звездой… И будешь русским.

Мне очень хотелось фуражку с красной звездой и китель такой же. Только небольшой, поменьше. И я не стал надевать чужое, чем вызвал возмущение Агирись. Мне захотелось иметь русскую одежду, но маленькую, свою. Но об этом я не сказал Агирись.

Бабушка как-то по-особому смотрит на соседскую девочку Агирись. Она то ласкова с ней, то сурова. Однажды она дала ей строгие советы.

Сегодня меня озадачила Агирись. Как обычно, играли мы с ней, загадывали загадки, сказки сказывали. Поговорили про Эква-пыгрися, про его подвиги порассуждали. И вдруг она меня огорошила. Да так, будто по сердцу ножом.

— Ты не похож на Эква-пыгрися, — сказала она как-то по-особому. И запела такую песенку:

«Неужели я не похож на такого Эква-пыгрися?» — с сожалением подумалось мне. Мне стало обидно. Я стал придумывать какие-то загадки, слова, чтобы не показать свою обиду.

Станет луна полной, как бубен. Соберутся малыши в светлую лунную ночь. И в серебристом сиянии начнется потешная лунная игра.

А ночью мне приснилось капище — избушка на четырех ножках, где сидели таежные боги, разряженные в меха и сукна. Они смотрели на меня холодными пуговками глаз. Мне было жутко…

Утром мама пела песни в лесу. Пела громко и весело. А дятел, будто подыгрывая ей, стучал острым клювом по дереву, как по струнам санквалтапа. Дерево звенело задорно. Бодро токовал глухарь, словно подпевал. И рябчик насвистывал в лад этой музыке. Веселая музыка плыла по тайге, где недавно почудились мне хмурые боги.

— А где боги? — спросил я маму, удивляясь, что в лесу она совсем не боится.

— Какие боги?

— Священные деревья, капища, камни…