Юван Шесталов - Тайна Сорни-най

Мы с атей шли по большой траве. Большая трава высокая, чуть выше меня. Но атя мой выше. Трава шуршит, будто что-то говорит. И атя мой говорит. Он говорит о необыкновенно большой траве, которую я вижу впервые.

— Это колос, — сорвав одну травинку, говорит атя.

— Но разве это мука?! — удивляюсь я.

Колос… Так называют у нас муку. И еще так называют мясной суп, приправленный мукой. А чтобы траву, растущую на лугу, так называли, я не знал.

— Это не луг, а поле, — продолжает объяснять атя. — Луг дикий, а поле пашут люди, чтобы вырастить на нем хлеб.

— Разве это хлеб? — опять удивляюсь я. — Трава же это!

Я знаю, как вкусен хлеб. Особенно горячий, который только что из печи. Ноздреватый, пышущий жаром хлеб — сказка!.. Но разве эта трава — хлеб?!

— Хлеб! — твердо сказал атя. Сказал, как отрезал. Атя председатель колхоза. Он не любит, чтобы ему перечили. Я не колхозник, но даже со мной он разговаривает, как с колхозником. Мне это не нравится. Но хлеб я люблю. Даже тот, который ржаной. И я, пожалуй, люблю его больше белого. Особенно со строганиной из свежемороженой нельмы. Перламутровые стружки строганины вкусно тают во рту с теплым ржаным хлебом. Но никак не пойму, как из этой желтой, золотистоголовой травы такой вкусный хлеб может получиться.

— О, это большой и долгий труд! Много пота надо пролить, чтобы на черной земле вырастить белый вкусный хлеб! Станешь взрослым, сынок, — узнаешь.

Подул ветерок. Золотистые волны поплыли по лугу, который называется, хлебным полем. Хлебное поле небольшое. Не сравнишь его с широкой Обью, с тайгой, даже с озером, что у нашей деревни плещется. В озере больше воды, чем в этом поле травы, которую называют вкусным словом «колос». Да, ведь я помню, как отвоевывали у тайги это поле. Сначала рубили лес. Под звон топоров валились на землю сосны, ели, даже кедры. Потом вырывали из земли корни деревьев. Корни таежных деревьев разлапистые, жилистые, крючковатые. Цепко держатся за землю. Земля черная не отдавала их без труда. Долго возились колхозники с ними. Пот лил с колхозников, комары кусали… И атя махал топором, и с ати лил пот. Но он подбадривал других словами: «Корчевать, корчевать, корчевать! Будет хлеб, картошка! Картошка — второй хлеб!»

Картошка выросла. Я уже не раз ее пробовал. Вкусно. Особенно вкусна та картошка, которую печешь на углях, на горячей золе костра. И зимой в интернате, когда слишком холодно и голодно было, как спасали картошка и каша. И каша, оказывается, тоже из «хлеба» — из колосьев. Кашу варят из крупы, крупу делают из колосьев, колосья растут на поле…

— Только вот думаю: выращивать хлеб и картошку, как русские люди, сможем ли мы, манси? — глядя на поле, говорит атя. — Русские люди хлебопашцы, мастера. А мы мастера ловить осетра, муксуна. Перед манси сложит свои могучие лапы медведь и хитрущий соболь снимет с себя шкуру, охотнику ее подарит. Мы, таежные люди, умелые ловцы зверя и рыбы. Мы — охотники. Мы — рыбаки. Мы — мастера ловцы, мы — следопыты. Вот это мастерство не утерять бы нам! Вот о чем я думаю, сын мой! Рыба — третий хлеб, вкусный хлеб, нежный хлеб. Плещется рыба — жизнь играет. Хлеб колосится — жизнь играет.

А в жизни главное — труд. Так я думаю. Запомни, сын мой! Корчуешь ли ты лес, пашешь ли поле, сеешь ли, поливаешь ли, следишь ли за всходами, — ты во всем этом увеличиваешь свою радость. В эту землю ты вложил свой труд, свое время, свои заботы, свою душу и песню. И она, эта земля, ответит зрелым колосом, большим хлебом. И если ты рыбу ловишь, зверя добываешь, богатство людей умножаешь, — это не только чистая радость, но и большой труд. А рыбу ловить, зверя добывать тоже не просто. Надо быть умельцем, мастером надо быть!

Золотыми волнами волновалось поле. Колхозное поле. Хлебное поле.

— Хлеб — всему голова! — сказал отец, сорвав колос. — Но и колосья бывают пустые, как и головы некоторых людей. Вот этот колос, например. Как он гордо стоял, покачивай головой. А посмотри: он пустой. Многие люди подобны ему, — сказал отец, о чем-то задумавшись. — Ты сам увидишь, когда вырастешь. Но помни, не твое дело судить, к какому колосу принадлежит тот или иной человек. А думай, к полному или пустому колосу принадлежишь ты сам.

«Хлеб всему голова!» — говорят русские люди.

«Большую рыбу ловит лишь большой человек!» — говорят манси.

Думая о хлебе и большой рыбе, подумай, какой ты человек!

Мы вышли в гарь. Здесь когда-то играл огонь. А теперь тут иван-чай заливает все своими красно-лиловыми цветами.

Высокие стебли, похожие друг на друга, стоят прямо, как солдаты.

Их много, много.

Красно-лиловое море плещется и плещется, утомляя глаза…

А вокруг гари, у тайги, растут березки, ивы, и рябины с подлеском из жимолости и кизельника. А между ними — герань, козелец, тысячелистник. И много других растений, имен которых я не знаю.

— Эту гарь надо распахать под поле, — говорит отец.

— А не жалко тебе этих растений?

— Среди всего растущего главное — хлеб и человек. Хлеб всему голова. Ведь все для человека: и поле, и лес, и солнце…

Однажды мы с отцом приехали в город. Город сиял огнями.

Столько огней я никогда не видел. В вечернем небе играло северное сияние. И хотя стоял большой мороз, город казался очагом тепла.

Наши олени остановились на центральной площади. На площади стоял бронзовый Ленин. Я сразу его узнал: видел на открытках. Прикрытый белым пушистым снегом, он, казалось, был одет в белую пушистую парку из меха молодого оленя.

Наступил месяц черной ночи, январь…

Самое суровое время года. Холодным сном уснуло все живое. Медведь спит в берлоге. Белки не выходят из гнезда. Дятел перестал долбить кору старых лиственниц, кедров. Глухари и тетерева зарылись в снег. Часто в лесу, когда наступаешь на снег, из-под ног вылетает испуганная куропатка, белая как снег, живая как облако. Белая сова сидит на белой ветви дерева, спрятав голову под крыло. Волки лежат в белом снегу, уткнув морды в густую шерсть.

Солнце зимнее показывается на мгновение. Сядет на вершину дерева, посидит холодной птицей, взмахнет бледно-желтыми крыльями и — снова спрячется за деревья, вызывая на небо луну. Бледный диск луны и днем не сходит со звонкого неба.

Холодно. Темно. Но мне нынче не холодно. У меня много друзей. Дерево, которое стоит рядом с нашим домом, — мой друг. Собака лайка — мой друг. Я ее привез из деревни дедушки. У меня есть друг — заяц. Летом его поймал. А теперь он как ручной. Берет еду с моей руки. А ночью прыгает на меня заяц — мой друг…

Почти каждый день атя говорит мне: