Исаак Гольдберг - Трое и сын

— Прогуливаете маленького? — просто, как хорошо знакомая, спросила она. — Зачем вы его так закутали? Вы не бойтесь, пущай он вольным духом вздышет. Это ему пользительно!

— Боюсь, как бы он не простудился, — доверчиво ответила Мария.

— Нет, вы не бойтесь! — Женщина подошла поближе. — Видно, первенький он у вас! — засмеялась она.

— Первый! — вспыхнула Мария и заторопилась отойти от женщины. Та окинула ее испытующим взглядом и ничего не сказала.

Позже Мария стала встречать эту женщину чаще. Стала встречать других соседок, которые приветливо здоровались с ней, а когда она бывала с Вовкой, подходили и тормошили его ласково. И так как были они почти все старше и опытней Марии, то засыпали ее советами и наказами. Марию разговоры с женщинами и их непосредственная навязчивость слегка тяготила. Мария все боялась, что вот которая-нибудь из этих теперь приветливых соседок, разузнав о Вовке и о том, что у него нет «законного» отца, сразу переменит отношение к ней, и повторится то, что было на старой квартире, на старом дворе.

Опасения эти однажды почти оправдались. Соседка, чаще других разговаривавшая с Марией, взяла Вовку из ее рук и, вглядевшись в него, весело спросила:

— А где же твой папка, гражданин?

Мария обожглась жаром. Женщина взглянула на нее, заметила румянец смущения и замешательства на ее лице и тоже смутилась.

— Умер? — тихо и неуверенно обратилась она к Марии.

— Нет! — резко сказала Мария и почти вырвала из ее рук Вовку.

Женщина отдала ей ребенка и виновато сжала губы. Мария быстро отошла от нее.

Дома слесарша встретила ее с письмом в руках.

— Вам вот, — протянула она его Марии. — На старый адрес носили да на почте сколь времени лежало. Как плохо нонче письма доходить стали!

Письмо было из дому, от матери. Мать попрекала Марию, что она ничего о себе не пишет. «Не знаем мы совсем, как ты живешь, что с тобою. Посылаем тебе деньги, а неизвестно, получаешь ли ты их и хватает ли тебе на прожитье. Ведь тебе теперь нужно больше. Ты не одна...».

Мария почувствовала скрытый упрек в этих словах и нервно скомкала письмо. Она задумалась. Впервые ей пришло в голову по-настоящему, отчетливо и непреложно, что она уже не подросток, не та маленькая Мурочка, которую кто-то должен опекать, о которой кто-то должен беспокоиться. Впервые ей стало неловко, почти больно от того, что она до сих пор регулярно получает деньги из дому, с которым совсем порвала.

И стыд, стыд перед самой собой сжал ее, заставил наклонить голову и украдкой оглянуться: как бы из боязни, чтобы кто-нибудь не подсмотрел за нею.

И, поддаваясь первому побуждению, она присела к столу и написала ответ дамой. Она написала матери, что живет хорошо, что ребенок у нее здоров и хорошо растет и что она не нуждается в денежной помощи от родных.

«Не присылайте мне больше денег, — писала она, — я в состоянии сама работать и содержать себя и Вовку».

А когда она отослала это письмо и тем самым поставила себя в необходимость немедленно же озаботиться о заработке, она тревожно задумалась. Никаких перспектив у нее не было, искать работу с Вовкой на руках было почти невозможно. И она пала духом.

Ее подавленное состояние было сразу же замечено Валентиной, которая пришла в восхищение от комнатки, от нового жилища Марии. Похвалив и комнату и все, что в ней было, Валентина с обычной решительностью и прямотой спросила:

— У тебя почему такой постный вид? Опять что-нибудь случилось?

— Ничего особенного. Работу мне бы какую-нибудь достать.

Валентина выпытала из нее все подробно и неодобрительно покачала головою.

— Зря ты поторопилась. Горячка ты. Тебе бы выждать, пока Вовка не подрастет и сможет обходиться без тебя, а потом уже о работе думать.

— Я больше не могу от них брать деньги! — горячо заявила Мария. — Не могу.

— Поторопилась ты, — повторила Валентина и тотчас же поспешно успокоила подругу. — Ну, погоди, придумаем выход! Не робей!

— Я не робею, — возразила Мария.

Заботы об устройстве своей жизни по-новому отодвинули от Марии на время настроения, связанные с Александром Евгеньевичем и его отношениями к ней. Заботы эти были в достаточной степени бесплодными и ограничивались торопливыми урывчитыми разговорами о работе, о каких-либо занятиях, которые дали бы ей немного денег, и вместе с тем не требовали много времени. Кой-какая работа находилась, но она не устраивала Марию, потому что нужно было бы надолго оставлять Вовку одного, без присмотра. А оставлять его не на кого было.

Однажды, усыпив ребенка, Мария ушла из дому и проходила часа два. Когда она возвращалась домой, сердце замирало от нетерпения и беспокойства. Она представляла себе, что Вовка проснулся и исходит криком, что он как-нибудь неладно повернулся и ушибся, что он выпал из кроватки. Ее воображение работало во-всю, домой она ворвалась в уверенности, что с Вовкой непременно что-то случилось. Но в комнатке своей она застала неожиданное.

У кроватки, взгромоздясь на придвинутый к ней вплотную стул, стояла Наталия и деловито и терпеливо забавляла Вовку. У девочки было озабоченное лицо, и она совсем по-взрослому встретила Марию:

— Он плакил, и я его байбайкаю.

Вовка таращил глазенки и не плакал.

Мария не успела ничего ответить Наталье, как в комнату вошла слесарша.

— Гнала я ее, гнала, ничего поделать не смогла! Я вашего маленького переложила на сухие подстилки, а уж вот она тут водится с ним. Нянька! Вы не беспокойтесь, она с ним ничего не сделает, она осторожная!

— Ах, какие вы добрые! — с радостным смущением ответила Мария. — Я так боялась за Вовку...

— Вы не бойтесь. Когда у меня время свободное, я завсегда попригляжу за ним, коли вам уходить понадобиться.

— Что вы! — вспыхнула Мария. — Вам такую обузу...

— Я ребятишек люблю, маленьких особенно. А эти, мои-то, они, видите, какие орлы!

— Они прямо прелесть! — согласилась Мария, привлекая к себе Наталью, которая тихо соскользнула со стула и намеревалась уйти из комнаты. — Вот эта особенно!

— Не захваливайте ее, — засмеялась слесарша.

Наталья на мгновенье прижалась к Марии, но тотчас же отпрянула от нее и устремилась к матери. И оттуда тоненько и вразумительно заявила:

— Я его побайбайкала, и он плакить перестал. У него глазыньки смотрют, и он со мной гаравил. Я знаю!

Мать увела девочку. Мария занялась Вовкой и вдруг почувствовала, что она не одинока.

«Какие они милые, хорошие, — подумала она про слесаршу, про Наталку, про слесаря. — С ними легко».

И то, что с ними, с этими новыми соседями легко, она чувствовала почти на каждом шагу. Сорокосабель в нерабочий день, когда жена его пекла пироги, постучался в дверь Марии: