Исаак Гольдберг - Жизнь начинается сегодня

— Степан Петрович! — сказала она, слегка вспылая слабым смущеньем. — Пойдет ведь теперь этот мужик трепать всякое про коммуну!

— Пущай треплет! — поморщился председатель, кинув на Феклушу недовольный взгляд.

— Два раза ставили на собранье вопрос, — оправилась, осмелела девушка. — Два раза на счет помощи единоличным... Про трактор, чтобы выехать с им в Покровку. И ничего до этих пор...

Снова наступило молчание. Счетовод прислушался к этому молчанию, отодвинулся от широкого разграфленного листа, назидательно и веско промолвил:

— Трактор — машина сложнейшая и дорогая! Да. Им дорожить надобно. С осторожностью. Вообще — бережно! Отнюдь не кидаться во все стороны!..

Устинью Гавриловну, наконец, решили выселить окончательно. Она поспешно собралась и перед отъездом зашла к Марье. Наскоро поплакав, пожаловавшись на новую свою беду, она напомнила:

— Марьюшка, достань-ка мне узелок-от мой!

Марья вздохнула и направилась к своему сундуку. Но в это время неурочно и нежданно вернулся домой Филька. Парнишка подозрительно и враждебно поглядел на Устинью Гавриловну и молча прислонился к притолке двери.

— Ты што, Филя? — спросила мать, выпустив из рук крышку сундука. — Али што забыл?

Устинья Гавриловна сладко заулыбалась и с притворным добродушием заметила:

— Хлопочет! Мужик настоящий! Опора тебе, Марья!

Филька насупился и даже не взглянул на старуху.

— Чего она тут шляется? — грубо спросил он.

У Марьи от неожиданности подкосились ноги. Присев на сундук, она протянула руку в сторону парнишки и крикнула:

— Окстись!.. Сдурел, Филька? Ты што это говоришь?

— Говорю, — враждебно повторил Филька. — Говорю: гнать ее надо!

— Ай-яй-яй! — заохала Устинья Гавриловна, и вся сладость и вся ласковость слиняли с ее лица. — Царица небесная! До чего парнишка дошел! Без уваженья к матери!.. Страм, стыд! Ай-яй-яй!

Марья вспыхнула:

— Како тут уваженье?! Што мать, што собака — все едино!

Отлипая от двери и не слушая ни матери, ни нежеланной гостьи, Филька прошел на середину избы и погрозил кому-то кулаком:

— Здеся коммуна, — повторяя чьи-то слова, веско промолвил он. — А она — зловредная кулачиха! Постановлено, чтоб выезжала, ну и не шляйся!..

— Ну-к, я пойду! — обиженно и гневно заявила Устинья Гавриловна.

— А узелочек?.. — замахнулась Марья и испуганно осеклась: старуха метнула в нее предостерегающим, пылким взглядом.

— Пойду! — многозначительно повторила Устинья Гавриловна. Она направилась к двери. Филька настороженно и подозрительно посмотрел на нее и что-то пробормотал. Марья суетливо поспешила за старухой:

— Ужо провожу тебя, Устинья Гавриловна!

Проводив старуху, Марья быстро вернулась в избу. Здесь она кинулась к Фильке и стала кричать на него истошно и плаксиво. Парнишка молчал и, хмуря белесые брови и наклонив упрямо голову набок, слушал ее. И филькино молчание хлестало Марью пуще кровной и въедчивой обиды.

— Нет на вас, гадов, управы! — задыхаясь, в заключение прокричала Марья. — На людей хуже псов кидаетесь! Вот беда, отца тута нету, взгреб бы он тебя, отстегал бы ремнем, выбил бы дурось из головы!..

— Бить теперь не позволят! — отозвался, наконец, Филька и усмехнулся криво и зло.

— Не поглядел бы Влас! Исхлестал бы в кровь!

— Ладно! — буркнул Филька и вышел из избы.

Марья немного успокоилась, прислушалась к филькиным шагам, когда они затихли, открыла сундук и из-под самого низа достала сверток, который принесла ей когда-то Устинья Гавриловна. Она подержала его в руках, пощупала. Холстяная тряпка была туго обмотана бечевкой. Под холстяной тряпкой прощупывалось что-то твердое.

Марья задумалась. Вот сколько времени лежал у нее этот сверток и ее нисколько не томило любопытство, а сейчас потянуло посмотреть, что это сберегла Устинья Гавриловна, об чем она так взволновалась, когда помешал Филька?

Прощупывая сверток, Марья вздохнула и решилась: она уцепилась пальцами за концы бечевки и стала распутывать узел. Узел плохо поддавался неумелым усилиям Марьи, и чем труднее было ей распутать, распеленать сверток, тем жарче жгло ее нетерпение, томило любопытство.

Когда бечевка, в конце-концов, сдалась, и узел был развязан, когда холстинка распахнулась и из-под нее выглянули какие-то бумажки, Марья разочарованию сморщилась. Не то думала она найти здесь! Не то! На всякий случай развернула она и бумажки. Какие-то печатные, некоторые хрустят, как деньги, нарядные, с узорами. Кто их знает, что они значут? Под самым низом, тщательней других были завернуты две маленькие книжечки. И Марью удивило: к чему было прятать такой пустяк?

Удовлетворив свое любопытство, она снова, попрежнему, завернула бумаги в холстинку и обвязала бечевкой.

«Кто их знат, к чему это?», подумала она недоуменно и разочарованно: «Кабы я грамотная, дозналась бы...»

Филька, выйдя из дверей, обошел избу кругом и подобрался к заднему окну. Отсюда ему видно было все, что происходило в избе. Отсюда он увидел, как мать вытащила что-то из сундука, как развязывала веревочку и разворачивала тряпку, как изумленно рассматривала бумаги. У Фильки от волнения раскраснелись уши, он налег на раму и чуть не выдавил стекло. Филька зажегся нетерпением и кинулся в избу в то самое мгновенье, когда мать, пряча сверток под шалью, выходила из дверей.

— Отдавай! — крикнул он в веселой ярости и схватил мать за шаль. — Отдавай! Куды понесла?

Марья испуганно дернулась в сторону от парнишки:

— Чего это ты! Бешеный!...

— Отдавай! Отдавай!.. — твердил Филька и рвал узелок из рук матери.

Мать крепко прижимала к себе сверток и отталкивала Фильку. Но парнишка изловчился и завладел добычею.

— Не мое это! — плаксиво и горестно предостерегла Марья. — Чужое! Не бери, дурак!.. Не бери!

— Знаю чье! — отбежав от Марьи, запыхавшись, сказал Филька. — Кулачихино!.. Унесу в совет !

— Филька!.. — взмолилась мать, и глаза ее наполнились злыми слезами. — Пошто страмишь? Нужно отдать! В сохранность мне дадено, а ты... Филька, не носи!

Но Филька махнул рукой и птицей понесся по улице, туда, где полоскался вылинялый красный флажок над конторой коммуны.

Широко распахнув дверь, ворвался Филька в контору. Счетовод вытянул шею и нервно закричал:

— Не шуми! С осторожностью полагается, дикарь!

Филька даже и не взглянул на него и прямо подскочил к столу председателя.

— Глянь-ка, товарищ председатель! Глянь-ка! — протянул он сверток.

Председатель взял, недоумевая, из филькиных рук сверток и вопросительно взглянул на парнишку:

— Что такое? Откуда?

— Некипелиха у мамки прятала! — радостно пояснил Филька. — Я подглядел да и отнял! Не знай, что там...