Константин Федин - Города и годы. Братья

Два человека, полчаса назад не знавшие о существовании друг друга, внезапно оказались союзниками и в исступлении изобличали вероломство своего врага.

Они были правы, они совершенно убедились в своей правоте, и пришел момент, когда нужно было поглядеть на себя новыми правыми глазами.

Тогда Родион увидел очень юную хрупкую девушку, рассерженную и уже не сомневавшуюся в сочувствии, уверенно требовавшую его от Родиона. Это показалось ему дерзостью, но не оттолкнуло, а только заново наполнило его смущением. Ему стало почти стыдно бесцельной откровенности разговора, и вдруг он, уже совсем бесцельно и откровенно, спросил:

— А видно, здорово вы любите своего музыканта?

— Ничуть, — ответила она решительно и спокойно. Как будто больше всего ждала этого вопроса и больше всего приготовилась к нему.

— Ни ка-пель-ки, — добавила она по слогам. — Мы были просто друзья, и он нуждался в дружбе больше, чем я.

Надо было заглушить возраставшее смущенье. Родион быстро отыскал в Ирине смешное (она все теребила и дергала на столе клеенку) и с улыбочкой сказал:

— Тогда, может, и с моей женой они были просто друзья?

— Вы же сами говорите, что нет! — испуганно воскликнула Ирина. — И я вовсе не хочу, чтобы у него были друзья! То есть женщины! То есть я не хочу, чтобы он мне не говорил, если у него есть… Он не смеет меня обманывать! Вы же сами сказали… И вообще вы меня совсем не так поняли. Я теперь вижу!

Она отвернулась и, облокотившись на стол, закрыла рукою лицо.

Родион ходил из угла в угол. Потом остановился у окна, опять, как недавно, потер пальцами по стеклу и сказал:

— Самое противное, что здесь всё на обмане, изолгались зачем-то…

Ирина могла быть удовлетворена: этот человек серьезно и окончательно признал ее правоту. Она облегченно вздохнула и посмотрела на Родиона.

Он стоял к ней спиной. Большая голова его, глубоко сидевшая в плечах, недовольно подергивалась. Он был простовато, грубо сложен, но в осанке его Ирина нашла что-то добродушно-застенчивое, привлекательное и потешное, как в игрушечном медведе. На концерте, где Ирина в первый раз увидела Родиона, и — особенно — ночью, когда он своим появлением взорвал каревскую именинную пирушку, он показался ей страшным.

Они молчали, оставаясь неподвижными, выжидая друг от друга какого-то решения. И это молчание связывало больше, чем откровенная речь, словно из него вырастало право Ирины находиться в этом доме и говорить с чужим человеком о том, о чем она ни с кем не говорила.

Тогда Ленка, заскучавшая в своем уголке, подошла к отцу и потрогала его за рукав.

— Папуленька, — сказала она, — давай со мной немножно поиграем.

Родион положил руку на ее всклокоченную голову.

— Как же поиграть? — улыбнулся он. — Погоди.

— Ну давай со мной поиграем в поезды, — нараспев протянула Ленка. — Ты будешь пассажир, а я — пассажирница.

Ирина рассмеялась и, вдруг подбежав к Ленке, начала тормошить ее за плечи, как умеют тормошить детей одни женщины.

— Как ты сказала? Как? Пассажирница? Ну, хочешь, я буду с тобой играть? Хочешь? Ну, покажи мне свои игрушки. Пойдем.

Она повела Ленку к игрушкам, присела около нее на корточки, но тотчас обернулась к Родиону.

— Вам, может быть, неприятно… что я с ней? — спросила она.

Он посмотрел на нее исподлобья.

— Нет, что же, если хочется, — пробурчал он.

Ирина поднялась.

— Я пойду.

— Что же вы? Если вам забавно, так пожалуйста, — кивнул он на дочь.

— Нет, я пойду, — повторила Ирина.

Наступила минута, когда нужно было платить за все, о чем было умолчано, и за все, что было сказано в этот вечер.

Ирина подала Родиону руку. Он взял ее осторожно. Решительно нельзя было найти ни одного подходящего слова, и все посещение Ирины с каждой новой секундой все больше теряло свой настоящий смысл.

— Простите, что я помешала вам.

— Да вы не помешали. Давайте кончим об этом.

— Да, правда. И потом все это очень глупо, — вспыхнула Ирина. — С моей стороны…

— Ну, как сказать… я понимаю.

Родион потер свои руки. Визит был окончен.

В передней, открыв дверь, Родион спросил:

— Что же, кланяться Арсению Арсеньичу?

— Нет, зачем? А впрочем, пожалуй.

— Нашим знакомством мы ведь обязаны ему, — улыбнулся Родион.

— Вы с ним дружны?

— Он старик хороший.

— Очень.

Неожиданно была найдена приемлемая тема, и с облегчением, поспешно, Родион сказал:

— Погодите, я зажгу спичку, здесь темень. Или, постойте, я провожу вас.

— А как же дочь? Одна?

— Ничего, это — в два счета.

Родион вернулся в комнату, потом выбежал, натягивая на плечи куртку. Он чиркнул спичкой и пошел вперед.

И вот разговор, тянувшийся несколько минут и разделенный длинными паузами:

— Осторожно, ступенька.

— Я вижу.

. .

— До свиданья.

— Я доведу вас до трамвая, а то вам, поди, жутко.

— Я не боюсь.

. .

— Куда же вы полетели? Мне за вами не угнаться, вы вон как шагаете!

— Привычка, понимаете ли.

. .

— А теперь уж очень тихо.

— Не приноровишься.

— Зачем же вызываться провожать?

. .

— Вы часто видитесь с Арсением Арсеньевичем?

— Случается.

— О чем же вы говорите?

— Спорим.

— Вы с ним?

— Ну да.

. .

— Кто же из вас побеждает?

— Я, конечно.

— Скажите, какая самоуверенность!

. .

— Вы большевик?

— Да.

. .

— Вон мой трамвай. Спасибо.

— До свиданья… А — здорово, знаете ли, я на вашего отца сержусь.

— Это почему?

— Да вот история с Шерингом.

— При чем тут мой отец? Ведь вы не медик. Как же вы можете судить? А мой отец замечательный, и вам должно быть это известно. До свиданья.

— Осторожно…

Трамвай мчало по бессветным прямым линиям, ветер ломил ему наперерез, было холодно и бодро. То, что Родион пошел провожать Ирину, и то, что они говорили не о главном, наполнило ее спокойствием. Все было ясно, и решение, которое она приняла, было принято по совести, раз навсегда.

Исполнить это решение Ирине привелось раньше, чем она ждала.

Почти у самого дома она увидела Никиту.

За ним только что захлопнулась дверь, он огляделся по сторонам и пошел навстречу Ирине. Она невольно остановилась, но тут же заставила себя идти дальше очень уверенной и очень строгой ровной поступью.

Когда Никита узнал Ирину, он немного свернул со своего пути, направляясь прямо на нее и загораживая ей дорогу.

— Вот хорошо, — сказал он. — А я сидел у вас добрых полчаса.

Он остановился лицом к лицу с Ириной и вынул из карманов руки.

Она обошла его так, как обходят случайное препятствие — столб, тележку, неудобно поставленную развозчиком, или ребятишек, затеявших игру, — не подняв глаз, не изменяя шага, как будто не заметив, что именно пришлось обойти: столб, тележку или ребятишек.